Рисунок Миссъ (Ремизова А.В.), начало ХХ века

Сначала он хотел сказать, что она принадлежит ему, как и любая женщина во дворце, и что она недавно была рабыней! «Но невольница не выбьет из рук султана кристалл судейской власти, — подумал он. — И не отважится даже совершить попытку такого притязания!» Он вспомнил, что с момента венчания с ней еще ни разу не посещал ни одну другую свою жену.

Он в душе выбирал между всеми и ей одной. Он желал ее. Подумал, что это шутка. Но по ее лицу понял, что дело это вполне серьезное, и спросил:

— А что бы ты сделала, если бы я отказал?

То, что он употребил оборот «сделала бы», вместо «сказала бы», остановило ее. Она поняла, что теперь решается вопрос всего ее дальнейшего положения, всей жизни, и что с этой минуты влияние ее будет или беспрестанно расти до невиданных высот, или так же сужаться, пока она не окажется одной из тех жен-невольниц, которые служат украшением и забавой, пока не завянут.

Все, что она вынесла из своего дома, поднялось в ней при мысли об этом падении. Но она не хотела в этот решительный момент хоть как-то раздражать мужа. Поэтому ласково ответила:

— Я скажу тебе, когда ты откажешь.

— И исполнишь?

Голос ее задрожал, но через секунду набрал силу. Она ответила твердо, глядя ему в глаза:

— Сделаю!

Он задумался.

Подумал о европейских монархах, что жили без гаремов. Вспомнил о жизни пророка Мухаммеда, который долго жил с единственной женой, Хадиджей, что была старше его. Эта же была так молода! Какое-то внутреннее чувство справедливости проснулось в нем, словно ключ целебной воды пробился в скале. Он прикрыл глаза и сказал:

— Я исполню то, чего ты добиваешься.

Она уже была удовлетворена. Но не показала всей степени этого чувства. Может, из страха того, что осуществление этого необычайного решения султана наткнется на разные препятствия… Она задумалась.

Сулейман взял ее за руку и сказал:

— Ловлю на слове — ты обещала сказать мне, что сделаешь в случае моего отказа.

Она стала спокойно рассказывать об этом мужу, будто читала сказку:

— Я сделала бы то же, что делают женщины у меня на родине, если их мужья любят других.

В мыслях у него мелькнуло единственное слово: «Мисафир!» И он спросил:

— Что же?

— Я бы взяла маленького Селима и покинула бы дворец, столицу и твое государств, не взяв с собой ни одной драгоценности из подаренных тобой: ни жемчужных диадем, ни бриллиантовых перстней, ни синей бирюзы, ни шелковых одежд, ни денег!

— И чем бы ты жила в дороге, к тому же с ребенком? — спросил он. Она задрожала, ибо надеялась, что он спросит, по какому праву она забрала бы его сына? Но сразу успокоилась. Ведь его вопрос доказывал, что он больше любит ее, чем ребенка. Она спокойно стала рассказывать дальше, будто читала сказку.

— Чем же живут нищие женщины с детьми? Я бы варила еду больным в приютах и иностранцам в караван-сараях, стирала бы белье в больших банях.

Он прервал ее, глубоко обеспокоенный мыслью, что эта женщина могла бы сбежать из дворца и неслыханнейшим образом опозорить его, если бы стала, будучи законной женой, зарабатывать таким образом для себя и его сына!.. Наконец он спросил:

— Неужели ты думаешь, что мои люди не нашли бы тебя и не привели бы сюда до того, как солнце дважды взошло на небе?

— О, в этом нельзя быть уверенным! Я бы никому не сказала, что я — жена султана, господина трех частей света. Неужели кто-то мог бы подумать, что прачка в бане может быть женой султана?

Он подумал и сказал:

— И правда, сложно поверить.

Она спокойно рассказывала дальше:

— И так, работая, шла бы я на север, чужими краями, пока бы не дошла до родного дома.

Он не мог смириться с мыслью о том, что что-то подобное могло произойти против его воли:

— Нелегко было бы людям догадаться, что ты — жена султана, но и тебе было бы сложно сбежать от меня!

— Даже если бы твоим людям и удалось поймать меня, что бы ты мне сделал?

Он удивленно ответил:

— Что? Приказал бы привести тебя сюда и запер бы в серале!

— По какому праву? Ведь я свободна! Свободу мне даровал сам султан Сулейман, которого народ зовет справедливым. Думаю, он бы не запятнал свое имя и свои законы насилием над беззащитной женщиной, да к тому же матерью своего сына!

И снова у него в голове мелькнуло: «Мисафир!» Он улыбнулся и подумал, что это он против нее безоружен, ведь в ее руках — его сын и его любовь. Но ей он этого не сказал, лишь спросил:

— Но по какому же праву ты бы забрала моего сына?

— По тому же праву, по которому Агарь забрала Измаила.

— Но эту женщину муж прогнал из дома, а я не прогоняю и не прогоню тебя.

Ему было очень интересно, что она ответит на это. А она стала дальше спокойно говорить, будто рассказывая сказку:

— Разных тварей Господних по-разному исторгают из гнезда. По-своему — пташку, по-другому — рыбку, лисицу — совсем иначе. Я бы не смогла вечно пребывать в доме удовольствий, свободной ли, рабой ли! Любовь не терпит соратниц! — Она воспламенилась и была прекрасна в этом пламени и гневе.

— Но ведь ты свободно сочеталась браком со мной, зная, что у меня есть и другие жены. Разве не так?

— Так. Но я думала, что ты оставишь их. Как видишь, я не ошиблась — ты уже дал обещание.

На это он уже не знал, что ответить. Он уже думал о том, какое впечатление произведет его решение. Он был даже доволен этим. Ибо ко всем пророчествам о его небывалом месте в истории прибавлялось еще что-то небывалое. Он улыбнулся, обнял ее еще сильнее при мысли, что она — его единственная, и сказал:

— А откуда ты знаешь, не возведу ли я себе еще один сераль где-то за пределами Царьграда?

— Сулейману я верю на слово. Другому бы не поверила.

Он стал вдруг серьезным.

В эти минуты он чувствовал, что с этой женщиной его ждут поистине удивительные приключения, которых не встречал на пути еще ни один султан. Ему вспомнились слова Пашазаде: «Прекрасная хатун Хюррем обладает большим умом и возвышенной душой, что так умеет сочетать святые предписания Корана со своими мыслями, как сочетает великий зодчий Синан благородный мрамор с красным порфиром».

Действительно. Даже это ее удивительное желание не противоречило священной книге Пророка. То, что она ни разу не сказала при этом про Коран, убедило его в том, что она окончательно прониклась исламским вероучением, ибо из опыта знал, что мнимые мусульмане очень любят ссылаться на Коран, особенно когда чего-то хотят. «Правду говорили многие ученые о том, что у женщин нет души, но у нее душа, очевидно, есть», — подумал он. И какая!