Грум спрыснул маслом и причесал мне волосы на лобке, умастил член, мошонку и живот, руки завел за спину и дал небольшую кожаную косточку, чтобы легче было удерживать руки за спиной, хотя требовалось от меня в первую очередь не опускать голову, не терять фаллос и не позволять собственному члену обмякнуть.

Грум за поводья вывел меня во двор. Яркое полуденное солнце сверкало на остриях копий. Копыта лошадей оглушительно цокали по мостовой.

Королева о чем-то увлеченно болтала с великим герцогом и удостоила меня лишь беглого взгляда и мимолетной улыбки. Леон вручил ей поводья, перекинув их через дверцу экипажа.

«Взгляд держи почтительно опущенным», — напомнил грум.

Вскоре процессия тронулась в путь, миновав подъемный мост.

На что это похоже, ты и сама знаешь. Тебя вели через деревни и городки, поэтому ты на себе испытала, каково это, когда на тебя глазеют все: солдаты, рыцари, простолюдины.

То, что в процессии шагали другие обнаженные рабы, утешало слабо. Я ведь шел рядом с экипажем один и думал лишь, как бы угодить Королеве и предстать перед народом в лучшем свете. Высоко подняв голову, я сжимал ягодицы, чтобы не выронить фаллос, который, к слову, причинял боль. Когда мы проходили мимо сотен и сотен солдат, я повторял мысленно: «Я ее слуга, я ее раб, и это — моя жизнь, другой у меня нет».

Самой мучительной частью дня стало посещение деревень. Ты была в деревнях, я — нет, простолюдинов я видал только на кухне.

В день, когда Королева решила провести парад, открывались ярмарки. Но открывались они только с благословения ее величества.

На площади в каждой деревне был помост, на котором меня оставляли, в то время как сама Королева отправлялась в гости к местному лорду на бокальчик вина.

Впрочем, спокойно мне стоять никто бы не позволил. Селяне знали об этом, я — нет. Как только мы въехали в первую деревню, Королева ушла с лордом, я взобрался на помост, и толпа тут же возликовала. Приготовилась к сладостному зрелищу.

Я с облегчением опустил голову, расслабив затекшие плечи и шею. И сильно удивился, когда Феликс вынул у меня из зада фаллос — толпа, естественно, встретила это с улюлюканьем. Феликс заставил меня встать на поворотный стол коленями, разведя их пошире. Сам он начал вращать стол ногой.

В первые несколько мгновений я испугался, как никогда прежде, но у меня и мысли не возникло бежать: я был совершенно беспомощен и беззащитен, голый раб Королевы, в самой гуще толпы. Я только отдал бы себя им на поругание, ведь любого принца или принцессу, бежавших из Замка, эти люди не приютят, а сразу выдадут ее величеству.

Феликс торжественно объявил толпе, что сейчас личный питомец Королевы явит им свои срамные части, которыми так преданно служит ее величеству. Я не сразу понял, что он имеет в виду, и Феликс довольно вежливо пояснил, дескать, мне надо развести ягодицы — и пусть толпа видит мой зияющий анус. Этим символическим жестом я как бы сообщал: меня в любое время можно изнасиловать. Но только в это и ни в какое другое место.

Красный как рак, дрожащими руками я раздвинул жопки. Толпа взревела. Слезы катились у меня по щекам, а Феликс длинной тростью приподнял мне мошонку, потыкал в член, показывая мою беззащитность, и все это время сам я демонстрировал селянам раскрытый анус. Стоило мне чуть расслабить руки, и Феликс тут же велел развести ягодицы шире, угрожал мне наказанием. «Ох разозлится Королева, — предупреждал он, — а толпа порадуется». Наконец, к вящей радости селян, он вернул кожаный фаллос на место и, закинув поводья на плечо, отвел меня обратно к королевскому экипажу.

В каждой из деревень меня ждало что-то новенькое, к чему я никак не был готов.

Потом Феликс заверил Королеву, дескать, все испытания я выдержал с надлежащей покорностью. Красота моя сразила всех наповал, и в половине деревень мальчишки и девчонки в меня просто влюбились. Ее величество за это поцеловала меня в глаза.

Вечером в Замке устроили пир. Точно такой закатили в честь твоего прибытия, но я прежде ничего подобного не видел. Тогда я впервые прислуживал за столом Королеве, а она то и дело милостиво отправляла меня к другим лордам и леди в качестве подарка. Встретившись глазами с принцессой Линеттой, я невольно улыбнулся ей.

Я чувствовал в себе силы исполнить любой приказ, больше ничего меня не страшило. К тому моменту — могу твердо сказать, — я окончательно сдался. Хотя нет, по-настоящему я понимал, что сдался, когда Леон и лорд Грегори при любой возможности замечали, какой я несгибаемый и притворяюсь, смеюсь над господами. Иногда, если позволялось, я отвечал, дескать, это не правда.

С тех пор еще много чего случилось, но уроки, преподанные мне в первые месяцы обучения, стали самыми важными.

Принцесса Линетта, разумеется, до сих пор в Замке. Со временем ты узнаешь, что она из себя представляет. И хотя от Королевы, лорда Грегори и Леона я могу стерпеть что угодно, выносить забавы Линетты мне до сих пор тяжело. Впрочем, даю голову на отсечение, никто об этом не догадывается.

Ладно, уже почти светает, тебе пора возвращаться в гардеробную, а мне еще надо тебя выкупать. Помни: я рассказал свою историю, чтобы ты поняла суть подчинения, покорности. Найди свой способ сдаться.

Моя история на этом не заканчивается, и ты когда-нибудь узнаешь ее всю. Пока же я не буду утруждать твою головку лишними подробностями. Если тебе выпадет испытание, которое покажется невыносимым, мысленно произнеси: «Алекси пережил многое, значит, и я смогу».

Красавица не хотела, чтобы он умолкал. Она опять хотела принца Алекси, но было уже поздно.

Когда он вел ее в гардеробную, Красавица гадала: понял ли принц Алекси, какой огонь на самом деле разжег в ней? Как заворожил ее, помог понять ту тягу к подчинению, которую она уже в себе ощущала?

И пока он мыл ее, уничтожая следы любви, Красавица молчала, погрузившись в мысли.

Она силилась понять, что почувствовала, когда Королева призналась, будто хотела отослать ее домой? Точно ли Красавица желала возвращения?

Ее не отпускал тревожный образ. Она видела себя в родном Замке, в запыленной горнице, которая стала ей узилищем на сотню лет, и слышала шепотки. Старая карга, ведьма, что уколола ей пальчик веретеном, ухмылялась беззубой пастью и похотливо тянула руки к груди Красавицы.

Принцесса вздрогнула. Она поморщилась и попыталась вырваться, когда Алекси затягивал на ней ремни.

— Не бойся, — сказал он. — Нас никто не видел и не слышал.

Она уставилась на Алекси, будто первый раз его видела. Ничто в Замке ее не страшило: ни он, ни Принц, ни Королева. Красавица боялась собственного разума.

Небо бледнело. Алекси обнял Красавицу.

Она вновь стояла, привязанная к стене, и от холодного камня ее отделяли только собственные длинные волосы. Красавица никак не могла избавиться от мыслей о запыленной горнице, ей все казалось, что она лишь переходит из одного сна в другой, а гардеробная — вовсе не настоящая.