В дверях он столкнулся с омоновцами и оперативниками.

— Осторожно с шахиней! — крикнул Влад, когда Чернов и Панкратов заломили ему за спину руки.

Клеопатру вновь внесли в кабинет и положили на диван. Чернов налил в бумажный стакан оставшуюся в бутылке пепси-колу и подошел к женщине. Игорь не такой представлял себе встречу с наркобаронессой — сильной, волевой, умной и красивой. Сейчас перед ним лежала обычная, замученная извергом-садистом женщина.

Чернов даже усомнился: неужели это и есть всемогущая Клеопатра, которая создала наркосиндикат «Эдельвейс»? Неужели это ее все их управление во главе с полковником Ковалевым так долго искало? Неужели эта, лежащая сейчас в глубоком обмороке женщина повелевала судьбами людей, самолично решая жить им или быть убитыми? Два года Игорь Чернов гонялся за ней, придумывал хитроумные планы, чтобы заманить ее в сети. Сколько раз ему казалось, что вот теперь она не уйдет, на этот раз обязательно попадется. Но она уходила, исчезала, растворялась…

Теперь она лежала на диване беспомощная и жалкая. Чернов поднес к ее губам стакан с пепси-колой, влил в полураскрытый рот сладкую коричневую жидкость.

Клеопатра открыла глаза, соображая, где она и что с ней. Вспомнив, поспешно натянула на себя съехавший плащ, огляделась. Влада в наручниках уже уводили, а голову майора-гаишника перевязывали бинтом. Он сидел на стуле и ругался матом. Брюки его лежали на полу, и на них стоял Чернов.

Клеопатра, взглянув на майора, застонала. Не столько от боли, сколько от обиды и стыда. Она поняла, что позорно проиграла, что ее растоптали. Горше всего было то, что она потерпела фиаско на взлете, когда победа, казалось, была совсем рядом. Она ведь еще не знала, что фирма «Алсо» — подставная, что этой компанией руководит не удачливый предприниматель Перешейкин, а капитан милиции Смирнов.

— Я отомщу. Всем отомщу! — произнесла Клеопатра.

риговор — восемь лет заключения в Можайской исправительно-трудовой колонии — не удивил Клеопатру, она была готова к худшему, хотя прямых доказательств, что она возглавляла наркосиндикат «Эдельвейс», у обвинителей так и не нашлось.

Восемь лет! Сейчас ей тридцать пять. Выйдет она на свободу в сорок три. Еще не старуха, но далеко не молодица… Начальник Зауральского СИЗО обещал помочь выйти раньше. Однако она мало верила этим обещаниям, хотя платила она ему щедро за предоставленные поблажки: он и содержал ее не в стесненных условиях, а иногда на целую ночь вызывал в отдельную комнату якобы для допроса, угощал коньяком и всякими деликатесами. Но Клеопатра не из простушек. Всяких мужчин повидала она за свои тридцать пять и научилась обводить их вокруг пальца. Вот и начальнику СИЗО категорично не отказывала, тянула как могла, ссылаясь то на недомогание, то на женские «праздники»; в конце концов так и заявила: «Вот выйду на свободу, тогда буду твоя».

Пытался обольстить ее и следователь. Какие только сладкие песни не пел! И его она поводила за нос. Многого не добилась, но другого ей правоохранители не могли дать. Благо, что в изоляторе над ней не глумились. А вот теперь в колонии… Трудные, непредсказуемые ждут ее времена. А потому надо быть готовой ко всему. В первую очередь возобновить тренировки по карате и самбо. В Испании у нее был хороший тренер, многому научил. Наняла она его сразу после разгрома «Эдельвейса», когда на нее дохнуло смрадом смерти, когда осознала значение физической подготовки. Месяца три регулярно занималась спортом, а потом… Потом приехал Ильин с дочкой и тренировки отошли на второй план…

* * *

Суд над Клеопатрой был длительным и с самого начала носил столь скандальный характер, что его было решено сделать закрытым. Саркисян, мужик расчетливый и прижимистый, покряхтывая, отвалил на адвокатов немалую сумму. Именно это и определило исход дела.

Суд учел, что Зулейка Ивановна Ильина была в свое время депутатом Московской областной думы, где вела большую общественно полезную работу, о чем говорили положительные характеристики, обошедшиеся сравнительно недорого.

Что же касается самого Саркиса Саркисяна, то его адвокаты выстроили четкую и красивую линию защиты: означенный банкир приехал в Курган для того, чтобы подписать с фирмой «Алсо» договор на разведку, добычу и переработку нефти, только и всего. Как говорится, четыре сбоку, ваших нет. Наскрести хоть какие-либо доказательства того, что Саркисян причастен к наркобизнесу, обвинению не удалось…

В первый день после водворения в колонию Зулейка Ивановна Ильина чувствовала себя оглушенной и раздавленной. В камеру ее привезли ночью, указали на койку на верхнем ярусе. Она взобралась на узкую, жесткую кровать. Долго ворочалась, стараясь заснуть. Сон не шел. Одолевали тяжелые мысли. Жаль было Черного Беркута, который дурацки погиб в стычке с боевиками. А какой мужик был — казалось, износу ему не будет! Кто же из руководства «Эдельвейса» остался на свободе? Вано Счастливчик…

— Эй, новенькая, — просипел снизу сонный голос. — Ты чего вертишься, как исподнее на ветру? Трахаться, что ли, хочешь? Так могем подсобить.

Клеопатра не ответила, затаилась, продолжая размышлять.

«Ну, Счастливчик. Парень он ничего, надежный. Но не организатор, он только исполнитель. К тому же связался с проституткой Машей, прилипла она к нему как банный лист. Или он к ней — не разберешь. Может, Маша и неплохая баба, но в нашей среде совершенно чужой человек, и как от нее теперь избавишься? А вдруг Маша — это крот, внедренный ментами? Тогда совсем худо».

Из главарей «Эдельвейса» на свободе, по сути дела, остался только Громада, на него теперь вся надежда. Он руководит наркогруппировкой в Кемерове, постепенно прибирает к рукам Западно-Сибирский регион.

Снизу в матрас Клеопатры постучали пальцем, как в дверь.

— Эй, новенькая! — услышала она шепот.

Клеопатра снова промолчала, стук через короткое время повторился.

— Чего тебе? — шепотом откликнулась Клеопатра и посмотрела вниз.

— Новенькая, я подымусь к тебе, ты только не шуми, — сказала тощая, как жердь, женщина.

— Мне и так хорошо.

— А будет еще лучше. Утешу тебя, — хихикнула жердь. — Да и себя.

Клеопатру охватила дрожь. К лесбиянкам она испытывала отвращение.

В камере, куда ее поместили, было не менее двадцати пяти женщин. Нары располагались ярусами, в два этажа. Что делать? Шум поднимать — всех разбудишь. Скандал в первую очередь ей самой выйдет боком.

Рука снизу ухватилась за край койки. Клеопатра изо всех сил пнула лесбиянку ногой.

— Не лягайся. Я же к тебе с добром, милочка.

Над койкой Клеопатры показалась лошадиная голова. Жердь — так мысленно Клеопатра стала звать назойливую любовницу — хриплым шепотом извергала какие-то бессвязные слова, липкими от пота руками стараясь нащупать новенькую.