и те [отдельные] роты [из горцев на службе Короны] были распущены, были предприняты… другие меры для сохранения мира в Хайленде. Казармы… построены с большими затратами, и отряды из ближайших полков… отправлены разместиться в них гарнизонами и установить посты в тех местах, которые сочтут наиболее подходящими для подавления беспорядков; но все это не принесло результатов. Регулярные части никогда не применялись для таких маршей, с их обычным оружием и амуницией; были не в состоянии преследовать горцев; сам их мундир был сигналом грабителям избежать с ними встречи; и войска, бывшие чужестранцами до языка и часто полагавшиеся в том на других, никак не могут раздобыть сколько-нибудь полезную информацию или хотя бы быть достаточно осведомленными о положении в различных частях страны… для преследования грабителей»[512].

Из этого взаимопонимания родилась «система поддержания мира в Горной Стране», отстаиваемая Данканом Форбсом в 1742 г. перед новым командующим королевскими войсками в крае генералом Клэйтоном в связи с отправкой на континент для участия в Войне за австрийское наследство 1739–1748 гг. полка «Черная стража», набранного из горцев специально для службы в Горной Шотландии[513].

События 1745–1746 гг. поставили было идею и практику такого военного сотрудничества в крае под сомнение, провоцируя новый, радикальный взгляд на специфику «Горной войны»[514]. В контексте административной этнографии «Хайлендской проблемы» уже названия некоторых сочинений на эту тему звучали весьма многообещающе с точки зрения смены (дис)позиции комментаторов и генералов. Один из памфлетов той поры, специально посвященный критике военного дела у горцев, предлагал читателю не только «подлинное описание положения в Горной Стране», но и «честный подсчет силы его обитателей и преимуществ войск короля с точки зрения дисциплины и манеры ведения боя»[515].

Сам того не ведая, анонимный автор памфлета завершил полный круг этнографических изысканий «шотландских» чинов от «преимуществ горцев» генерала Маккея к «преимуществам войск короля» под началом герцога Камберленда: «С уважением к дисциплине горцев, мы полагаем, что, какой бы она ни являлась, неопровержимо, что они не могут изменять или формировать различные построения из скопления людей, как это делают другие народы, но каждый клан, будь он больше или меньше, это и есть батальон… Далее, совершенно определенно, что они ничего не знают об окапывании, фортификации, заготовке магазинов, или, коротко говоря, о военном искусстве… Важнейшее различие между регулярными и иррегулярными войсками во все века и у всех народов — это различие, обнаруживаемое здесь, между горцами и британскими солдатами»[516].

В армии эту мысль очень точно и по-военному кратко выразил полковник Джозеф Йорк, состоявший при штабе герцога Камберленда еще со времени знаменитого сражения при Фонтенуа 11 мая 1745 г., характеризуя возможности якобитов укрыться в горах от преследований: «Правда относительно всего этого состоит в том, что ничего хорошего у них не выйдет, когда наши красные мундиры появятся в сердце их страны»[517]. Сын лорд-канцлера Филипа Йорка, 1-го графа Хардвика, он писал отцу достаточно часто, так что тот был хорошо осведомлен о событиях в Шотландии и, разумеется, транслировал эти идеи уже в среде гражданских чинов, славивших герцога Камберленда и британскую армию[518]. Столь же самоуверенно звучало и утверждение генерала Блэнда. В письме к герцогу Ньюкаслу он обещал переловить всех объявленных вне закона мятежников или вынудить их «убраться в их убежища в их ужасных горах, британской Сибири»[519].

Суровая действительность мятежного края, едва ли ставшего лояльным после поражения якобитов при Каллодене 16 апреля 1746 г., подсказывала, однако, иное решение «Хайлендской проблемы». С точки зрения правительственной пропаганды способность «красных мундиров» к уставным военным эволюциям, так эффектно представленная на получивших широкое хождение планах сражений 1745–1746 гг., не менее эффективно скрывала за условными обозначениями тот факт, что некоторые из них выиграла не королевская армия, а якобиты[520].

На уровне политической практики власти не прекращали военное сотрудничество с феодально-клановой элитой Горной Шотландии даже во время мятежа якобитов 1745–1746 гг. Более того, масштаб событий способствовал тому, что горцы на службе правительства Его Величества значительно чаще, чем прежде, выступали в роли сдерживающего фактора по отношению к «взбунтовавшимся» горцам, применяя те же методы ведения партизанской войны в горах, что и мятежники.

Отсутствие поддержки со стороны «предположительно лояльных» Короне и правительству кланов, вынудившее генерала сэра Джона Коупа, командовавшего королевскими войсками в Шотландии в 1745 г., отказаться от дальнейшего продвижения в горы и дать мятежникам роковой бой под Прэстонпэнсом (при Глэдсмуре) 21 сентября 1745 г., как и нежелание герцога Камберленда использовать в сражениях с якобитами набранный из горцев полк «Черная стража» были, конечно, основаны на недоверии к союзникам в Горной Стране.

Однако это чувство носило всеобщий характер, распространяясь также на католиков Ирландии, дружественных индейцев Америки, даже на наемников-гессенцев, с которыми герцог Камберленд так и не рискнул перейти «Хайлендский рубеж», двинувшись навстречу «младшему Претенденту» во главе почти исключительно английских и лоулендских полков (за исключением милиции Кэмпбеллов)[521].

С одной стороны, речь идет об общеупотребимой в масштабах всей Британской империи (особенно актуальной в Соединенном Королевстве) риторике 1745–1746 гг., обусловленной сначала страхом и паникой перед лицом неожиданно стремительного продвижения якобитов к Лондону осенью 1745 г., а затем эйфорией от столь же неожиданно быстрого военного успеха королевской армии в Шотландии весной 1746 г. (несмотря на отступление «красных мундиров» в битве при Фэлкирке 17 января 1746 г. и вполне обоснованное ожидание изнурительной партизанской войны, к которой после отступления из Англии призывали перейти многие сторонники Карла Эдуарда Стюарта)[522].

С другой стороны, очевидно, что даже в этот критический момент долговременные стратегии решения «Хайлендской проблемы» (в данном случае военное сотрудничество с «предположительно лояльными» представителями местных элит), отличавшие прерывистый процесс умиротворения Горной Страны на всем протяжении 1689–1759 гг., сохраняли приоритетное значение для Лондона[523].

Весьма показательным в этом смысле является институциональный уровень анализа степени влияния этнографических штудий «шотландских» чинов и их агентов в крае на хайлендскую политику правительства и рациональное отношение к ней военных и штатских властей (иррациональное представление об изначально присущем горцам «мятежном духе» в некоторой степени предвосхищало будущий конфликт универсальных идей Просвещения и локализации и национализации различий, свойственной эпохе романтизма).

Возможно, самым показательным и характерным примером в армейской среде в этом смысле явился исход трибунала британской армии, «заседавшего публично в Большой зале казарм Конной гвардии в 1746 г.», с тем чтобы расследовать «руководство, поведение и действия генерал-лейтенанта сэра Джона Коупа, кавалера ордена Бани, полковника Перегрина Лэселлса и бригадного генерала Томаса Фоука от начала мятежа в Северной Британии в 1745 г. до дела при Престонпэнсе включительно»