И у сестер, и у Лидии в душе постоянно боролись два импульса: жуткое предчувствие погони, необходимость бежать без оглядки и почти физическое сопротивление, нежелание слепо двигаться вперед, к неведомым демонам за углом. В «Каса дель Мигранте» в Селае все трое смогли перевести дух, а Лидии, после бессонной ночи под открытым небом, приют и вовсе показался даром свыше.

Когда они приехали, был еще только полдень. Лука и Ребека принялись играть в баскетбол – по каким-то собственным правилам, так что никто к ним не мог присоединиться; Лидия и Соледад устроились на лавочке по соседству и молча наблюдали. Потом они помогали на кухне, слушая новости по телевизору, потом Лидия немного вздремнула. Проснувшись, она увидела, что ее сын играет с Ребекой в домино. Как же все-таки быстро они преодолели возрастной барьер: восьмилетний Лука немного подтянулся, а четырнадцатилетняя Ребека чуть снизошла к нему – и вот они мирно встретились посередине. Казалось, они всю жизнь были знакомы, будто эти девочки всегда находились где-то рядом и лишь ждали подходящего момента, чтобы войти в их жизнь. Тем вечером Лука спросил, можно ли ему прилечь рядом с Ребекой на ее койке.

– Нет, это неприлично, – ответила Лидия, обозначив черту дозволенного.

Мальчик и сам понимал, что шансов у него мало, но, поскольку правила прежней жизни больше не действовали, решил попытать судьбу. Получив отказ, он безропотно залез к себе на второй ярус. Лидия затащила рюкзак на постель, спрятала его под простынями и дважды обвязала лямку вокруг лодыжки. Все четверо спали крепко. Хвала и честь всякой двери, что закрывается на замок.

Соледад по-прежнему ничего не рассказывала – ни о том, откуда они с сестрой приехали, ни о том, что им пришлось пережить. О судьбе своей семьи Лидия тоже не упоминала. Однако же их объединило какое-то негласное понимание, какое-то волшебство, отчасти материнское и полностью женское. Поэтому в том, что случилось наутро, не было ничего удивительного. Девочка, которая, казалось, была намного старше своей сестры и которая обычно не обсуждала свои личные проблемы с окружающими, – призналась Лидии, что беременна. Подхватив тон, заданный Соледад, женщина ответила очень спокойно и прямолинейно.

– Твой ребенок будет гражданином США, – прошептала она, поднося к губам чашку кофе.

Соледад покачала головой и поднялась из-за стола, чтобы убрать за собой тарелку.

– Это не мой ребенок.

Когда она задрала руки и потянулась, обнажив полоску кожи между мешковатой футболкой и поясом джинсов, стало заметно, что живот у нее еще совсем плоский.

Последовавшие затем день и ночь оказали столь мощное целебное воздействие, что впоследствии, в воспоминаниях об этом времени, будут казаться всем четверым невероятно длинными. Как и все мексиканские священники, местный падре носил самую обычную уличную одежду: желтую футболку поло и мягкие голубые джинсы со смоляным пятном на штанине. Единственным религиозным символом в его наряде был простой деревянный крест на кожаном шнурке, свисавший с шеи. Он был поджарым седовласым мужчиной в очках. В тот день убежище покидали более двадцати мигрантов, и перед отъездом падре собрал их во дворе. Лидия назвала бы эту речь бодрым напутствием, которое не достигло своей цели: мужчина вроде хотел подбодрить собравшихся, но ничего воодушевляющего в его словах не было. Он стоял перед ними на перевернутом ящике из-под молока и в основном предостерегал от опасности.

– Если вы еще можете вернуться – возвращайтесь. Если у вас есть возможность пойти домой и устроиться в родных краях, если вы можете вернуться, не подвергая себя опасности, умоляю вас: поворачивайте назад. Если вы знаете другое надежное место, вдали от поездов, вдали от севера, – отправляйтесь туда.

Лука обнимал Ребеку за талию, прижимаясь к ней головой. Рука девочки покоилась у него на плечах. Лидия следила за выражением их лиц, но к жестким словам падре дети отнеслись совершенно спокойно. Некоторые мигранты беспокойно переминались с ноги на ногу.

– Если вы гонитесь за лучшей жизнью, ищите ее в другом месте, – продолжал падре. – Этот путь подходит только для тех, у кого нет выбора, нет других возможностей, для тех, кто оставляет позади лишь насилие и нищету. За воротами вас будут ждать все новые и новые опасности. Весь мир будет действовать против вас и еще не раз попытается расстроить ваши планы. Кто-то из вас упадет с поезда. Многие пострадают или покалечатся. Многие умрут. Многих, очень многих из вас похитят, будут пытать или продавать. Некоторым повезет: они сумеют выжить и добраться до США и в награду смогут умереть под палящим солнцем пустыни, брошенные вероломным койотом или подстреленные наркодельцом, которому не понравится их внешний вид. Абсолютно каждого из вас ограбят. Каждого. Даже если вы сумеете доехать до севера, по прибытии в ваших карманах будет пусто – это я вам обещаю. Посмотрите вокруг. Да-да, посмотрите друг на друга. Только один человек из трех достигнет своей цели живым. Так кто же это будет? Может, вы?

Падре показал на немолодого мужчину в чистой футболке и с аккуратно подстриженной бородой. Тот ответил:

– Си, сеньор!

– А может, вы? – Падре показал на женщину, примерно ровесницу Лидии, которая сидела с маленьким ребенком на коленях.

– Си, сеньор! – крикнула она.

– А как насчет тебя? – Падре обращался к Луке.

На Лидию обрушилась волна отчаяния, но сын вскинул вверх свой маленький кулачок и прокричал:

– ¡Sí, seré yo![66]

В итоге речь все-таки приободрила и укрепила дух мигрантов; именно из-за этого многие из них потом нетерпеливо считали минуты до прибытия поезда, которого все не было и не было. К третьему часу некоторые не выдержали и пошли пешком. На четвертый и пятый час следом за ними двинулись и остальные. Лука, Лидия и сестры пошли к западной окраине города, чтобы отыскать подходящий мост, но единственный из тех, что им попался, был слишком высоким. Прыжок оттуда равнялся самоубийству. Поэтому они стали искать поворотный участок колеи, где поезд должен был притормозить. Во второй половине дня наконец-то показался Зверь, и на нем было невероятно много народа. Еще издалека Лидия увидела темные силуэты мигрантов, облепившие вагоны. Поезд ехал намного быстрее, чем вчерашний в Сан-Мигель-де-Альенде.

Лидия собралась сказать, что надо переждать, что у них ничего не получится. Ей хотелось выразить сомнение словами, но не хватило времени, и теперь она уже не могла перекричать поезд. В ее костях могучим эхом отдавался шум. Все побежали, и Лидия крепко сжала в кулаке руку сына. С крыш вагонов им кричали мужчины, пытаясь подбодрить и дать совет. Первой прыгнула Ребека; за ней отправилась Соледад, которая затем свесила руку, чтобы подтянуть Луку. Тот схватился за нее, и настал момент абсолютного ужаса: мальчик оказался между ревущим Зверем с одной стороны и бегущей по земле Лидией – с другой. Он был словно кусочек ириски, мягкий и беззащитный. Наконец Лидия выпустила его, и Лука повис в руках Соледад; с крыши свесились мужчины и затащили мальчика наверх. Он в порядке, он в порядке. Лидия бежала за поездом, зная, что почувствует облегчение, лишь когда воссоединится с сыном; Зверь набирал скорость, и Лидия уже начала отставать, но все бежала и бежала и никак не могла ухватиться за лестницу, но вдруг внезапный прилив паники подстегнул ее и заставил перебирать ногами быстрее, и она ухватилась за железную перекладину – в ужасе, в полном ужасе от того, что ее ноги не поспеют, что они свесятся вниз и она угодит под колеса, но нет, похоже, этот день еще не настал, потому что наконец ее ступни нащупали нижнюю перекладину, а руки были всего на одну перекладину выше, и поезд ехал все быстрее и быстрее, просто с невероятной скоростью, но все тело, все ее конечности теперь вцепились в тело Зверя, и она висела на лестнице, словно жук; позволив себе один коротенький всхлип, Лидия разогнулась и, отталкиваясь от нижней перекладины, начала подниматься. Оказавшись наверху, она дотянулась до Луки и наскоро перевязала их обоих ремнями, после чего уткнулась лицом ему в волосы и тихонько расплакалась, чувствуя, как постепенно у нее в груди успокаивается сердце.