Я смотрела на кулон и пыталась придумать, что сказать.

— Какая прелесть, — произнесла я, когда Патрик наклонился через стол и застегнул цепочку на моей шее.

— Рад, что тебе понравилось. — Патрик поцеловал меня в губы. Честное слово, он никогда раньше не целовал меня так — на глазах у родителей.

Уилл невозмутимо наблюдал за мной.

— Что ж, думаю, пора приступить к десерту, — сказал папа. — Пока в комнате не стало слишком жарко. — Он громко рассмеялся над собственной шуткой. Шампанское безмерно подняло его дух.

— У меня тоже есть кое-что для вас в сумке, — тихо сказал Уилл. — На спинке кресла. В оранжевой обертке.

Я достала подарок из рюкзака Уилла.

Мама замерла с сервировочной ложкой в руке.

— Вы купили Лу подарок, Уилл? Это так мило с вашей стороны. Правда, это мило, Бернард?

— Несомненно.

На оберточной бумаге красовались разноцветные китайские кимоно. Я с первого взгляда поняла, что сохраню ее. Возможно, даже сошью что-нибудь по рисунку. Я сняла ленточку и на время отложила в сторону. Развернула оберточную бумагу, затем папиросную и увидела нечто подозрительно знакомое в черную и желтую полоску.

Я достала ткань из свертка, и в моих руках оказались две пары черно-желтых колготок. Взрослого размера, плотные, из такой мягкой шерсти, что они чуть не выскользнули из моих пальцев.

— Поверить не могу, — засмеялась я от радости и неожиданности. — О боже! Где вы их взяли?

— Их сделали на заказ. Кстати, я проинструктировал мастерицу с помощью своей новенькой программы распознавания речи.

— Колготки? — хором произнесли папа с Патриком.

— Лучшие колготки на свете.

Мать вгляделась в колготки:

— Послушай, Луиза, я совершенно уверена, что у тебя были точно такие же в раннем детстве.

Мы с Уиллом переглянулись.

С моего лица не сходила улыбка.

— Я хочу надеть их немедленно, — заявила я.

— Боже праведный, она будет выглядеть как Макс Уолл[52]в пчелином улье, — качая головой, заметил папа.

— Да ладно, Бернард, у нее день рождения. Пусть надевает что хочет.

Я выбежала из комнаты и натянула дурацкие колготки в коридоре. Вытянула носок, любуясь ими. Я никогда еще не была так счастлива, получив подарок.

Я вернулась в гостиную. Уилл одобрительно хмыкнул. Дедушка хлопнул ладонями по столу. Мама и папа расхохотались. Патрик просто смотрел.

— Не могу выразить словами, как они мне нравятся, — сказала я. — Спасибо. Спасибо. — Я протянула руку и коснулась его плеча. — Правда.

— Там еще открытка, — сказал он. — Прочтете ее как-нибудь потом.

Родители устроили большую суматоху вокруг Уилла, когда он уходил.

Захмелевший папа неустанно благодарил его за предоставленную мне работу и зазывал в гости.

— Если меня сократят, может, загляну на огонек и посмотрим футбол, — добавил он.

— С удовольствием, — ответил Уилл, хотя я ни разу не видела, чтобы он смотрел футбольный матч.

Мама всучила ему остатки мусса в пластмассовом контейнере:

— Раз уж вам так понравилось.

Вот это джентльмен, станут повторять они битый час после его ухода. Настоящий джентльмен.

Патрик вышел в прихожую, засунув руки глубоко в карманы, словно борясь с желанием пожать Уиллу руку. Более великодушного объяснения я придумать не смогла.

— Приятно было познакомиться, Патрик, — сказал Уилл. — И спасибо за… совет.

— О, я просто пытаюсь помочь своей подружке с работой, — сказал он. — Вот и все. — Он явно подчеркнул слово «своей».

— Что ж, вам повезло, — сказал Уилл, когда Натан покатил его на улицу. — Она ловко обтирает губкой.

Он сказал это так быстро, что дверь успела закрыться, прежде чем Патрик сообразил, о чем речь.

— Ты не говорила, что обтираешь его губкой.

Мы вернулись к Патрику, в новенькую квартиру на краю города. Дом продавался как лофт,[53]хотя выходил окнами на торговый комплекс и имел всего три этажа.

— Что это значит? Ты моешь ему член?

— Я не мою ему член. — Я взяла средство для умывания, одну из немногих вещей, которые Патрик позволял хранить у него дома, и начала размашистыми движениями снимать макияж.

— Он только что сказал, что моешь.

— Он тебя поддразнил — и после того, как ты распинался о том, что он раньше был человеком действия. Я его не виню.

— Тогда что ты с ним делаешь? Ты явно не все мне рассказала.

— Иногда я его мою, но только до нижнего белья.

Взгляд Патрика был красноречивее сотни слов. Наконец он отвернулся, стянул носки и кинул в корзину для грязного белья.

— Это не входит в твои обязанности. Никаких медицинских услуг. Никаких интимных услуг. Это не входило в описание работы. — Ему в голову пришла внезапная мысль: — Ты можешь подать на них в суд. Кажется, это называется конструктивное увольнение — когда меняют условия работы?

— Не будь смешным. Я делаю это потому, что Натан не может всегда быть рядом, а Уиллу будет тяжело если за ним станет ухаживать незнакомый человек из агентства. К тому же я уже привыкла. Мне не трудно.

Разве могла я ему объяснить, как чужое тело может стать таким привычным? Я меняла трубки Уилла с ловкостью профессионала и обтирала губкой его голый торс, не прерывая разговора. Я даже больше не задерживалась взглядом на шрамах. Какое-то время все, что я могла видеть, — потенциального самоубийцу. Теперь он стал просто Уиллом — сводящим с ума, переменчивым, умным, забавным Уиллом, — который относился ко мне покровительственно и любил изображать профессора Хиггинса, наставляющего Элизу Дулиттл. Его тело просто входило в комплект, его надо было периодически обслуживать, прежде чем вернуться к беседе. Пожалуй, оно стало наименее интересной его частью.

— Я просто не могу поверить… после всего, через что мы прошли… ты меня так долго не подпускала… а теперь легко сошлась с совершенно чужим человеком…

— Давай поговорим об этом в другой раз, Патрик. У меня день рождения.

— Это не я завел разговор об обтираниях губкой и всем таком прочем.

— Дело в том, что он красив? — не выдержала я. — Дело в этом? Тебе было бы намного легче, если бы он выглядел как… ну, знаешь… настоящий овощ?