А юный корпусный атаман вдруг всхлипнул и низко-низко опустил голову. Глядя на них, старый Гатуа шмыгнул носом и полез в карман за платком. А Галина так и залилась слезами.

—Я к вам по делу, Александр Георгиевич! Скажите, вы заходили сегодня утром в сарай? — спросил Хованский.

— Нэт, за-ачем за-ахадит?! — разводя руками, прохрипел Гатуа. Когда он был взволнован, его грузинский акцент чувствовался особенно сильно.

— Пойдемте. — Алексей двинулся к сараю, отворил дверь и, не позволяя никому входить внутрь, спросил: — Где ваш топор?

В чисто подметенном дровянике топора не оказалось. У колоды явственно отпечатался след сапога.

— Такой размер из собравшихся у вас вчера на вечеринке носят Скачков и я. Номер сорок первый. Только ищейка может найти настоящего хозяина этого следа, если понадобится. А сейчас пойдемте к директору.

Перрет встретил их хмуро, со свирепым видом. После телефонного разговора Павского с военным агентом он поднялся к себе. Покрутился по комнате, плюнул, обругал себя безмозглым за то, что начисто забыл, за чем поднялся, и неторопливо двинулся обратно в кабинет, где оставил Павского.

В нижнем коридоре у комнаты, отведенной следователю, стоял Берендс и разговаривал с жандармом. Оба улыбались.

Павский сидел на стуле. Он кончил разговор. Полковник был явно расстроен. Перрет еще никогда не видел его таким.

— У вас неприятности?

— К сожалению, ваше превосходительство, — уныло протянул Павский и невольно посмотрел на сейф. — Большое спасибо за телефон, извините, что беспокоил! — Он щелкнул каблуками, поклонился и вышел.

«Опять забыл дурацкий ключ в сейфе! — спохватился Перрет. — Сейчас проверим». Он подошел к сейфу, отворил его и убедился, что сейф без него открывали, а ключ от кассы лежит вовсе не так, как они договаривались с Кучеровым его класть.

«Так вот почему велся «конфиденциальный разговор» в моем кабинете! У меня под носом происходит черт знает что! Гвардейский полковник — воришка! Отпрыск древнего рода Хованских — разбойник! Топор в руках офицера! У меня в корпусе шайка грабителей и убийц! Какой позор! Какой стыд!»

Стук в дверь отвлек его от печальных мыслей. Но каково было его негодование, когда он увидел, как во главе с Гатуа вошел и «разбойник» Хованский. За ними Галина и названый сын генерала Кучерова — Аркадий Попов.

Галина рассказала все, что слышала, сидя на скамейке. Потом очень сдержанно и кратко высказал своп соображения Хованский. Начал он с того, что попросил директора заглянуть в сейф и убедиться, на месте ли ключ от кассы.

Перрет уныло заметил, что хотя ключ и на месте, но его кто-то брал.

Была вызвана машинистка. Увидев подозрительные взгляды собравшихся, Грация растерялась, побледнела и на вопрос, брала ли она из сейфа ключ, пролепетала сначала что-то невразумительное, потом, решившись, видимо, рассказать все, попросила стакан воды, с жадностью выпила и, тяжело опустившись на предложенный ей стул, уставилась в пол.

— Я назову его, подождите... дайте собраться с силами, — почти шепотом начала она, — я не думала...

Раздался телефонный звонок. Директор, досадливо покосившись на висевший на стене и обычно бездействующий телефон, встал и снял трубку.

— Белград вызывает генерала Перрета, — ясно прозвучал голос телефонистки.

— Я слушаю, — сказал директор и прижал трубку к уху. — Кто говорит? Здравствуйте, Александр Павлович. Одну минуту. — Он опустил трубку и жестом попросил присутствующих покинуть кабинет.

— На-аверно, генерал Кутепов, — прохрипел Гатуа на ухо Хованскому, выходя в коридор.

Подошел, кланяясь и расшаркиваясь, Берендс. Любезно улыбаясь, он пожелал всем доброго утра, сказал несколько добрых слов о генерале Кучерове и высказал особое соболезнование Аркадию Попову. Потом спросил, в кабинете ли директор. У него-де имеются серьезные данные о преступлении.

— Впрочем, — продолжил он, — у меня секретов нет, могу сказать и вам!

Все покосились на машинистку Грацию, она стояла в стороне от всех и, казалось, ничего не видела и не слышала.

Берендс словно только сейчас ее заметил. Как ни в чем не бывало он подошел к ней и, ласково взяв за руку, сказал:

— Кураж, ма пети, ту сера бон

Вышел генерал Перрет. Лицо его было красным. Казалось, его вот-вот хватит удар.

— Ступайте, Грация, к себе в бухгалтерию, потом во всем разберемся. Сейчас не до вас. Не правда ли, господа? — и он повернулся к Гатуа и Хованскому.

Гатуа хотел было что-то возразить, но Хованский, опередив его, сказал:

— Разумеется, ваше превосходительство!

— Да, да! Конечно! Отлично! — подхватил, кланяясь директору, капитан первого ранга Берендс.

— А теперь пойдемте к Вуйковичу, — сказал Перрет.

— Начальник полиции сейчас в кабинете, который отведен следователю. Разговаривают с Ириной Львовной. Бедняжка по наивности попала в такую историю! Испугалась! — и Берендс изобразил на лице испуг.

Все промолчали и, не глядя друг на друга, направились по коридору к начальнику полиции.

4

Есаул Скачков постучал по пюпитру палочкой. Оркестр умолк. И вдруг он почувствовал, что сзади кто-то приближается. Скачков оглянулся, увидел двух жандармов и следователя и понял, что все пропало. Кадеты с недоумением смотрели, как к их капельмейстеру подошел полицейский чиновник и резким голосом громко бросил:

— Господин Скачков, следуйте за мной.

Есаул побледнел, хотел что-то возразить, но, взглянув на кадет, отшвырнул в сторону свою дирижерскую палочку, молча зашагал в сопровождении жандармов на нижний двор.

Начальник полиции не мог лишить себя удовольствия, чтобы не уличить убийцу по-шерлокхолмски, с эффектом. Поэтому в кабинет директора были приглашены директор с инспектором, командиры сотен, все присутствовавшие накануне на вечеринке у Гатуа, бухгалтер, машинистка Грация, сторож с электростанции, возница Алимхан, Аркадий Попов, Васо Хранич.

На письменном столе лежал топор — улика № 1 (улика № 2 — платок, — видимо, не должна была фигурировать). За столом в кресле с грозным видом восседал начальник полиции. Он был доволен.

Вечером он сможет доложить господину министру, что преступник обнаружен и сознался. В последнем Вуйкович был уверен: «Обламывали и не таких!» Остальные разместились на стульях, креслах и диване. Не хватило места только Алимхану и сторожу Йове, и они жались в сторонке у стены.

И все-таки, хотя все, казалось, было ясно и начальника полиции интересовало лишь признание Скачкова в убийстве с целью ограбления, никто не знал, как поведет себя есаул, что можно ждать от истеричной машинистки и от вконец расстроенной Ирен. И главное, что скажут Гатуа, Хранич, Хованский и Аркадий Попов. Многое было проблематичным, многое зависело от того, обвинят ли Ирен Скачкову в соучастии.