Честь мундира, чтоб его!

Дорадо положил коммуникатор в карман и грустно усмехнулся. Молодец Кодацци, все рассчитал правильно: чтобы выжить, Виму придется выполнять все его приказы. Вот только…

– Не бывает совершенных планов, Чезаре, – пробормотал Дорадо. – Поверь – не бывает.

Потому что загнанные в угол люди ведут себя непредсказуемо. Одни сломаются, опустят руки и, возможно, даже закроют глаза, покорно ожидая своей участи. Точнее – когда кто-то другой определит их участь. Их девиз: «Что я могу сделать, когда меня обманули, подставили, кинули на растерзание?»

Драться!

Вот что отвечают те, кому безвыходная ситуация придает сил. Упрямство, которое можно назвать стойкостью. Агрессия, которую можно назвать злобой. И неправильно говорить, что такие люди неспособны на компромиссы: когда тебя прижимают к стене, компромиссов не существует, есть только условия, которые победитель диктует побежденным. А упрямцы не хотят жить проигравшими, никому не позволят распорядиться своей судьбой, не опустят руки, будут драться.

И никто не скажет заранее, как поведет себя загнанный в угол человек. Известны герои – выдающиеся, талантливые, яркие, которые шли на все ради спасения собственной шкуры. Известны и обратные примеры, когда «серые мышки», забитые жизнью недотепы, неожиданно обнажали клыки и рвали обидчиков на части. Или погибали, сомкнув челюсти на горле врага.

Человеческий фактор.

Кодацци все рассчитал правильно: большинство людей, окажись они на месте Дорадо, приняли бы предложение, надеясь, что на этот раз их не обманут. Попытались бы сыграть по правилам Чезаре, отправились бы в Марсель, а не во Франкфурт…

О том, что Кодацци укрылся именно в Анклаве Франкфурт, Виму рассказала Хала. И не только об этом.

Дорадо поднялся на ноги чуть раньше. Поднялся, одновременно схватив правой рукой биту. И прежде чем женщина успела защититься, уклониться или хотя бы выставить руки, ударил ее по голове.

Удар по голове палкой только в кино решает все проблемы, повергая врагов в ужас и даруя герою маленькую, но заслуженную победу. В действительности же, в реальной, так сказать, жизни важен не сам удар, а то, когда он был нанесен. И с этой точки зрения Вим сильно рисковал. Они только что оторвались от погони, при этом преследователи, вполне возможно, продолжали кружить поблизости. Они находились в одном из самых опасных районов Мюнхена, в месте обитания самых настоящих отморозков, которые плевать хотели и на Европол, и на Триаду, – люди боятся, когда им есть что терять, а жители района Dresden даже собственную жизнь не ценили. Беглецы не были вооружены: в трофейной «дрели» оставалось всего четыре патрона. Они устали.

И именно в этот момент Вим ударил женщину. Превратил ее из спутника, готового прикрыть ему спину, в обузу, в пятьдесят килограммов костей, мяса, мозгов и прочей дряни, без движения валяющихся на полу. В явного врага, который, появись у него шанс, ответит не менее сильным ударом.

Дорадо знал, что рискует, но ему очень не нравилось быть пешкой в чужой игре. А изменить свою роль в спектакле можно, лишь получив дополнительную информацию, лишь допросив Халу.

Вим разложил трансера на грязном полу, проволокой примотал руки и ноги женщины к торчащим из стен трубам, а сам отправился на поиски необходимых для дальнейшего разговора предметов. К его безмерному облегчению, отыскать нужные вещи не составило большого труда, и когда Хала очнулась, у Дорадо все было готово.

– Голова не болит?

Женщина сфокусировала на Виме полный ненависти взгляд.

– Ублюдок!

– Я не мог не воспользоваться ситуацией, – объяснил Дорадо. – Кодацци не знает, чем закончилась перестрелка.

Вим не ошибся. Судя по тому, как быстро, а самое главное – спокойно отреагировала Хала, именно эта мысль посетила ее перед нападением.

– Свалишь мое убийство на китайцев?

– Ага, – бесстрастно подтвердил Вим, небрежно постукивая пальцем по стоящей рядом с ним большой жестяной банке. В ответ доносился подозрительный шорох. – Но прежде ты расскажешь все, что знаешь.

– Чезаре бы тебя не кинул, – угрюмо произнесла женщина. – Когда мы обсуждали план, решили, что если ты выберешься из дома, то будем работать с тобой честно. Возьмем в долю.

– Теперь это не имеет значения, – вздохнул Дорадо.

– Пожалуй.

И отвернулась.

Связанная кукла с разбитой головой.

«Интересно, а как заживает измененная „под пластик“ кожа?»

Вим снова постучал по банке. На этот раз изнутри помимо шороха послышался недовольный писк.

– Я доберусь до Кодацци и убью его, – пообещал Дорадо. – Но прежде мне нужно кое-что узнать.

– Зачем мне откровенничать? Пообещаешь легкую смерть?

– Не деньги же тебе предлагать, – усмехнулся Вим. – У тебя получилась дерьмовая жизнь, Хала, не усугубляй ее еще более дерьмовым финалом.

Женщина нашла в себе силы рассмеяться:

– И это говорит какой-то поганый тапер? Да у тебя воли не хватит устроить мне дерьмовый финал!

– Я человек с прошлым, – неспешно произнес Дорадо, – и вы с Кодацци допустили ошибку, не узнав о нем. Потому что если бы вы докопались до моего настоящего имени и до моей биографии, то вряд ли решили меня подставить. – Тон, которым говорил Вим, заставил Халу притихнуть. – Я служил в Иностранном легионе, красавица, я принимал участие в пяти африканских кампаниях. Помнишь те недоразумения с вудуистами, что приключились лет пятнадцать назад?

– В Африке постоянно воюют, – хмуро ответила женщина.

Слишком уж много лакомых ресурсов. И любой рудник, любое вновь открытое месторождение давали повод для очередной войны.

– Я вижу, ты поняла, что я имею в виду, – грустно улыбнулся Дорадо. – Но знаешь ли ты, как воюют в Африке? Вряд ли… Тогда постараюсь объяснить. – И вновь постучал по банке. – Ты помнишь, что творили в Белграде миротворческие войска Евросоюза?

Женщина вздрогнула.

– Сволочь! Ты был там!

– Нет, – покачал головой Вим, – новобранцев в Сербию не посылали, только проверенных ребят. Но я пять лет служил в Африке. Так что поверь: я сумею устроить тебе дерьмовый финал.

Хала предпочла промолчать. Возможно, она еще надеялась, что Дорадо блефует, пытаясь ее напугать. Возможно, искала в себе силы.

– У меня была жизнь, которая меня вполне устраивала, – мягко продолжил Вим. – Мне нравилось жить в Мюнхене и играть в ресторанах для жующих толстосумов. Жалкая карьера для музыканта? Я так не думал. Мне хватало адреналина в операциях dd. Я достиг равновесия: один Дорадо днем, другой Дорадо ночью. И ни разу за последние годы мне не снились кошмары. Поверь, для меня это много значит.