Расстелив кусок серого полотна, Хагир собирался завернуть в него кубок и убрать в заплечный мешок, но все медлил, поглаживая кончиками пальцев чешуйчатые узоры на ножке, будто ждал, что кубок откроет ему еще какие-то родовые тайны.

– Многим случалось взять хорошую добычу, – бормотала где-то рядом та женщина, Иса. Она прохаживалась по гриднице, собирая со стола остатки еды в глиняную миску – должно быть, для своего злобного сынка, что сидел в бане. – Многие брали хорошую добычу. Только не всем она приносила счастье. Бывало так, что вчерашние товарищи резали друг другу горло ради добычи, вырывали сердце за какой-нибудь бронзовый браслет. А бывало так, что боги наказывали за жадность – и тогда целые корабли в тихую погоду сами собой уходили в пучину. Ран и Эгир тоже любят хорошие вещи! У Эгира в палатах столько золота, что оно светит ярче огня! Это золото попало к нему с земли – Эгир сам выбирает, какой корабль ему взять себе…

– Сдается мне, что мы не до конца убили оборотня! – заметил один из кваргов. – Похоже на то, что его дух вселился в одну старую ведьму.

– И было бы неплохо надеть ей на голову мешок и побить камнями! – поддержал его другой. – Или бросить в море. Тогда она перестанет пророчить несчастья.

Хагир обернулся, собираясь добавить что-то в этом же роде, но увидел лицо женщины. Потрясенно вытаращив глаза, она стояла, вцепившись в край стола и глядя на Дракон Памяти в его руках.

– Что это? – выдохнула она. – Откуда это? Где ты взял?

Не замечая самого Хагира, будто он был неодушевленной подставкой для кубка, рабыня шагнула ближе и протянула руку к Дракону Памяти. Но Хагир отстранился.

– Полегче, Ангрбода жерновов![15]– предостерег он ее. – Эта вещь не из тех, какие тебе можно трогать. Когда я привезу ее домой, ее там почистят руки получше твоих, а ты только зря испачкаешь.

Женщина медленно подняла на него глаза, и Хагиру вспомнился взгляд умирающего оборотня: в них таилась такая же мучительная, давящая и бессильная ненависть.

– Ты не имеешь права на этот кубок! – сдавленно, как будто ненависть держала ее за горло, прошептала она. – Не имеешь! Ты не возьмешь его! Он не твой!

Хагир смотрел на нее с изумлением, которое поначалу вытеснило даже возмущение.

– Тебе-то что за дело? – Наконец он опомнился и смерил ее презрительным взглядом. – Он мой, потому что им владел мой род. А если Вебранду этого покажется мало: он мой, потому что я взял его!

С этими словами Хагир сунул кубок в мешок, тщательно завязал ремешки и пошел из гридницы, больше не глядя на рабыню. Но она еще долго стояла неподвижно у края стола и смотрела на дверь, за которой он скрылся.

Наутро, едва лишь последние гости вышли за ворота усадьбы, женщина по имени Иса кинулась через двор к бане. В руке она держала топор: конечно, никто из этих подлецов не вспомнил, что надо оставить в усадьбе ключ.

– Руби живее! – кричала Иса, остановившись возле дверей бани и взмахами свободной руки призывая к себе кого-нибудь из челяди. – Хумре, старый дурак, да иди же сюда! Кому сказала, ты оглох? Они не вернутся, не бойся. Быстрее руби дверь!

Привыкшая слушаться ее челядь обступила баню, Хумре взялся за топор и довольно быстро открыл пленнику путь на свободу. Сварт щурился на свет и с недовольным видом ерошил рукой волосы.

– Ушли? – хмуро спросил он.

– Ушли! – на разные голоса ответили ему. – Повалили к себе. Со всеми нашими запасами на зиму. Что будем делать, Иса?

– Пойдем! – не слушая домочадцев, Иса крепко схватила сына за руку и дернула к воротам. – Пойдем со мной!

– Куда? – с мрачным недоумением отозвался Сварт. – Я не так уж полюбил этих гадов, чтобы их провожать.

– Пойдем, и я скажу тебе зачем! – Иса опять потянула его к воротам. – Не спорь!

Все еще хмурясь, парень повиновался: он привык во всем слушаться матери. Его тревожила ее непривычная взбудораженность: на щеках горели два ярко-красных пятна, глаза блестели с болезненной лихорадочностью, она кашляла через каждое слово.

– Тебе бы лежать! – бормотал Сварт по пути через ворота. – Куда тебе бегать? Теперь уж поздно, пусть бы дружина бегала! А мы что сделаем?

– Молчи! – гневно бросила Иса через плечо. – Это – день твой судьбы! Я покажу тебе дорогу, а там я не боюсь и умереть! Я сделала свое дело!

Сварт недоумевал: мать была не в себе. Она, конечно, необыкновенная женщина, но эти речи уж вовсе ни на что не похожи.

Дружина грабителей еще не скрылась из глаз: отряд человек в восемьдесят, половина от общего числа, шел по долине к перевалу, за которым шумело море.

– Посмотри на них хорошенько, сын мой, – бормотала Иса, провожая взглядом уходящих, хотя могла различить отсюда только спины, которые все были одинаковы. – Посмотри на них.

– Чего мне на них смотреть? – Вид торжествующих обидчиков не доставлял Сварту ни малейшего удовольствия. – Было бы на что! Они не дождались отца, вот он бы им показал! Не хочу я на них смотреть! Пойдем отсюда! Чтоб им провалиться! Чтоб они так же сидели в зубах у Фенрира, как я сидел в проклятой бане!

– Отца? – Иса посмотрела на него искоса, потом опять потянула за руку. – Идем.

– Зачем?

– Узнаешь.

Последние ряды кваргов скрывались за перевалом. Иса и Сварт шли следом за ними. Поднявшись на перевал, они снова увидели своих врагов: те спускались к берегу. Отсюда уже открывался широкий вид на море: широкое, серовато-синее, оно волновалось, по нему катились валы, в лицо бросало порывы резкого ветра, насыщенного запахом волн.

– Ветер попутный! – с недовольством определил Сварт. – Поплывут под парусом.

– Начнут-то они дорогу под парусом, а дальше им придется взяться за весла! – пригрозила Иса и села на камень. – Сядь и слушай меня.

Сварт послушно сел на валун рядом с ней. Сидеть тут, на самом перевале, было и хорошо и нехорошо: во все стороны далеко видно, но ветер прошивал насквозь, гудел в ушах, трепал волосы и мешал смотреть. Казалось, вот-вот тебя сдует, как желтый березовый листок, и понесет по воздушному океану, над горами, лесами и волнами, не спрашивая, хочешь ты того или нет. После четырехдневной духоты и темноты заточения у Сварта закружилась голова и даже глаза немного слезились.

– Слушай меня! – Иса выпустила край накидки и вцепилась в руку сына.

Ее пальцы были холодными, но сильными, как железные клещи. Нет, с ней творилось что-то необычное, и ему стало страшновато. Многие считали ее ведьмой, и даже сыну мерещилась в ней какая-то тайная сила, скрытая цель, о которой она не переставала думать, даже когда мыла грязные котлы или сбивала масло. Прошлое ее скрывало загадки, которые и не снились другим рабыням, и никто не сомневался в ее знатном происхождении: Иса была надменна с челядью, распоряжалась умело, других женщин усадьбы не ставила ни во что, а их злобы к себе не замечала. Сварт привык к тому, что ему не понять собственной матери, и даже гордился ее особенностями, но сейчас его испугало предчувствие близкого открытия. Сейчас он узнает, в чем дело. И какое-то мелкое трусливое чувство ударилось изнутри: может, не надо? Может, лучше оставить все как есть? Но Сварт прогнал его: если мать думает, что надо, значит, так и есть.