Перед наступлением сумерек к пароходу пришвартовался лоцманский катер. «Королева Ольга» пустила пар и на малом ходу покинула гавань. Желтый свет иллюминаторов вычерчивал на темной поверхности волн причудливые, фантастические всполохи, уходящие лучами в морскую бездну.

Царское Село, июня 21, 1788 года

Тревога и растерянность поселились в каменных покоях царского дворца после визита курьера с личной депешей Густава III. Императрица Екатерина II чувствовала себя прескверно. Мало того что последний фаворит – тридцатилетний красавец Дмитриев-Мамонов заметно к ней охладел, так еще и двоюродный братец – король шведский – ультиматум предъявил. «Да, прав был прусский посол барон Келлер, подметив, что сия нота была составлена в несомненном замешательстве ума. А как же по-другому? – рассуждала государыня. – В каком же безрассудстве надо было находиться, чтобы потребовать от России добровольную передачу Стокгольму всей Финляндии и Карелии аж до самого Систербека? Но ему и этого мало! Он еще и турок решил облагодетельствовать за наш счет! Набрался наглости требовать, чтобы я османам Крым вернула да заключила с ними мир на условиях, кои басурманы мне продиктуют! И посланника нашего – графа Разумовского – выслал. Но это пусть… с послом-то… Я сейчас же велю барону Нолькену нотицию вручить, что его пребывание здесь тоже нахожу неугодным. Эх, кузен, кузен! А ведь в прошлом году гостевал, плакался, денег цыганил… А я-то ему от чистого сердца двести тысяч – просто так! – щедрой рукой пожаловала. А как благодарствовал! Руки лобызал! «Век, – говорил, – сестрица, доброту твою помнить буду!» Но стоило британцам с пруссаками денег ему посулить, как он все свои обещания забыл! Одно слово – фуфлыга! Вот точно – очень подходящее прозвище! Так теперь и будем его промеж себя величать».

Одевшись, Екатерина вышла в зал для приема. С помощью фрейлины уселась в кресло. Из-за боковой двери незаметно вынырнул и почти неслышно приблизился статс-секретарь Храповицкий.

– Что ж, Александр Васильевич, Безбородко с бароном появились?

– Так точно, Ваше Величество.

– А граф?

– Ожидает аудиенции Вашего Величества.

– Зови всех.

Придворный на секунду исчез за дверью и возник вновь. Храповицкий едва поспевал за высоким графом Безбородко. За ним семенил барон Спренгпортен, ведавший вопросами военного устроительства. Шествие замыкал граф Дмитриев-Мамонов.

– Садитесь, господа, – императрица указала на свободные кресла.

Скользнув мимолетным взглядом по лицу фаворита, она обратилась к Безбородко:

– Что-то вы, граф, совсем перестали свое ведомство посещать, да и меня визитами не балуете. Все фейерверками да салютациями забавляетесь. Аль не война ли? Вот что я вам скажу: не время сейчас пиры разводить. Князь Потемкин под Очаковом застрял, а тут еще и кузен мой полоумный в солдатики вздумал поиграть. А буде Густав возьмет да и захватит Кронштадт? Что тогда?

– Дозволь, государыня, суждение высказать, – выручил графа барон Спренгпортен.

– Говори, Егор Максимович.

– Покудова со шведами не наладится – эскадру адмирала Грейга никак нельзя из Балтики уводить. А чтобы Густаву противостоять, надо бы флот наш усилить двумя, а лучше тремя фрегатами.

– Час от часу не легче! И где, скажите, я возьму эти корабли?

– Полагаю, надобно приобресть несколько купеческих судов, оснастить пушками и набрать команды. А что касаемо Кронштадта, то надлежит немедленно отдать приказ о приведении крепости в оборонительное состояние и командировать туда французских инженеров, кои находятся на нашей службе. Они в фортификационном деле большой толк знают.

– Хорошо. Поручите это Прево.

Переведя взгляд на фаворита, Екатерина язвительно спросила:

– А вы, граф, что ж молчите? Вам, я вижу, тоже недосуг государственными вопросами заниматься. Есть, верно, дела и поважнее. Сказывают, оды да эпистолы возлюбленным девам слагаете?

– Дозвольте объясниться, Ваше Величество, – Александр отвел в сторону глаза.

– Потом… Не до амуров сейчас – война.

Императрица повернулась к Безбородко:

– Ну, граф, рапортуйте же наконец! Только не вставайте, а то мне снизу смотреть на вас несподручно.

Легкая улыбка тронула уголки губ бывшего фаворита Екатерины:

– Осмелюсь доложить Вашему Величеству, что численность наших войск, дислоцированных в районе Выборга, насчитывает всего 14 тысяч человек. Это совсем недостаточно для наступления. По данным графа Разумовского, шведский король уже располагает 50-тысячной армией и, кроме того, в резерве имеет еще 18 тысяч финских ополченцев. А у нас ни офицеров, ни солдат…

– Вот и внесите, Александр Андреевич, предложение в Совет о добровольной подписке на рекрутов. А не хватит, так подготовьте указ о вольном наборе из крестьян Казенного ведомства. Только не мешкайте! И начните набор мелкопоместных дворян новгородских и тверских. Пришла пора и им Отчизне послужить!

Екатерина прикрыла рукой глаза, будто пытаясь что-то вспомнить. Подняв голову, она обратилась к Храповицкому:

– Не забудьте, Александр Васильевич, к завтрашнему дню манифест составить об объявлении войны супостату шведскому. И главное: командующим Выборгской армией я назначаю генерал-аншефа Мусина-Пушкина. Хоть он не особенно решителен, зато делу государственному предан. Что ж поделать, ежели мои лучшие генералы с турками баталии ведут. На том, думаю, аудиенцию и закончим. Все, кроме графа Дмитриева-Мамонова, свободны.

Не успели закрыться двери, как молодой любовник упал перед августейшей особой на колени.

– Катенька, что же немилостива ты ко мне? – Александр принялся униженно целовать полы ее платья.

– Немилостива? А разве не я тебя в генерал-адъютанты произвела, графское достоинство тебе даровала, в Совет определила? – Голос у императрицы задрожал, и на глазах навернулись слезы. – Ну почему ты любовь мою не ценишь? Сказывают, за фрейлинами ухлестываешь. Что с тобой, Саша? Скажи правду. Уж не другую ли нашел?

– Да что ты, Катя! Не верь! Врут люди! Завистью черной исходят! – Он жалобно захныкал, затрясся всем телом и приник к ее ногам. – Каюсь, грешен я! Да только в том, что к картам пристрастился да все дни напролет за ломберным столом просидел… Провались она пропадом, игра эта!

– Ну, полно, Саша, полно! Успокойся! Вот и славно, что разобрались!

…Ровно через год граф Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов попросит у Екатерины II прощения и высочайшего соизволения на брак с ее фрейлиной – шестнадцатилетней красавицей Дарьей Щербатовой. Екатерина II благословит молодых и пожалует 2250 душ крестьян и 100 000 рублей. Но на другой день после свадьбы она прикажет им навсегда покинуть Петербург.

Не пройдет и года, как бывший фаворит начнет вновь забрасывать повелительницу жалостливыми письмами, умоляя вернуть ему былую благосклонность и разрешение на жительство в столице. Ответ государыни не оставит ему никаких надежд.