— Не дрожи, юноша. Я знаю специальное заклинание, оно настроит мандрагору к нам благосклонно.

Кислый немного успокоился, но ближе подходить не стал. Мара подмигнул мне и снова склонился над растением.

Он возился с ним минут пятнадцать, ни на что не отвлекаясь, и делал каждое движение максимально аккуратно и сосредоточенно. Манипуляции Мары с растением больше походили на медицинскую операцию, чем на практику садовода-огородника. Наконец Мара поднялся с колен, держа растение на ладонях, как бы шпагу посвящения в рыцари, и повернулся ко мне, словно приглашая разделить с ним трепет и воодушевление. В знак понимания я кивнул.

С юга вдруг налетел ветер, стало прохладно и сыро. Я посмотрел на небо, за южным склоном оно затянулось серо-сизой пеленой. Очевидно, там шпарил дождь, и ветер гнал его в нашу сторону. Я поежился, Мара не обращал никакого внимания на погоду, он осторожно счищал ножом с корня землю.

— Сейчас это… дождь пойдет, — с тревогой прокомментировал Кислый климатические условия.

Я взглянул на него и вдруг вспомнил, как мы сидели на скамейке в парке месяц назад или больше, и Кислый точно так же опасался небесной влаги. Это было в другом городе, в другой стране, и теперь мне казалось — в другой жизни. Тогда мы придумали, что мораль — это «третье небо» человечества, единственная цель которой — карать. Я подумал, не слишком ли мы богохульствовали по отношению к ней? Может, мораль пришла за нами следом сюда — в предгорье Тянь-Шаня, чтобы сделать нам последнее предупреждение?..

— Кстати, это первый дождь за все время нашего тут пребывания, — заметил я.

В этом было что-то тревожное, и я вдруг с поразительной ясностью осознал, что мой отпуск от собственной жизни закончился. Мир, человечество, цивилизация — они нашли меня и теперь уже не отпустят. Дороги назад не было, эксперимент должен был состояться.

— Можем возвращаться, — сказал Мара. — Я закончил.

Мы тронулись в обратный путь. Я шел рядом с Марой и рассматривал растение. Корень и впрямь напоминал человеческое тело. Он разделялся на четыре отростка, напоминающие руки и ноги, только вместо головы мандрагора завершалась коротеньким стеблем с листьями, которые при наличии воображения можно было принять за длинные растрепанные волосы. Корень и по цвету походил на тело человека — почти белый с легкой примесью какао.

— Мара, может, дать ему имя? — пошутил я. — Он и в самом деле похож на маленького человечка. Этакий гомункул.

— Мандрагора сама скажет тебе свое имя, если посчитает нужным это сделать, — совершенно серьезно ответил он.

Я внимательно посмотрел на Мару, но его взгляд был прикован к растению, а на лице не было и тени улыбки. Я пожал плечами, промолчал. От Мары, уверенного, что любое слово должно быть к месту и ко времени, все равно ничего невозможно было добиться, пока он сам не решал, что момент для разъяснений настал.

Дождь догнал нас на подходе к лагерю. Мы с Кислым спрятались в палатке, а Мара разделся до трусов и пошел к роднику мыть корень. Вернувшись, он замотал его в свою футболку и спрятал сверток в рюкзак.

— Слушай, парень, — обратился он ко мне. — Я предлагаю сделать завтра выходной, чтобы ты расслабился и… приготовился. А послезавтра, то есть в субботу, устроить трип.

Я согласился. В субботу так в субботу.

Когда мы укладывались спать, стихия бушевала не на шутку. Ливень хлестал по палатке так резко и зло, словно в его руках были не струи воды, а кожаные плети. Перерывы между ударами заполнялись шипением и гулом. И еще мне казалось, что я слышу какой-то неясный звук, изредка вплетающийся в монотонное гудение дождя. Звук был текучий и хлюпающий, словно от камня, скользящего по жидкой грязи. Этот звук чем-то напоминал движение змеи в мокрой траве. И еще пахло сырой землей, должно быть, ливень, словно пресс, выдавил из холмов земельный дух. Я выглянул наружу, но стихия сдвинула время суток на поздний вечер — долина исчезла в промозглом мраке. Я опасался, как бы палатку не снесло к чертовой матери. Я представил, как ураган гонит ее, словно шлюпку, по волнам долины, и мне подумалось, что даже здесь, в Казахстане, у подножия Небесных Гор, меня окружает океан мутной и холодной воды.

Утро встретило нас ослепительным солнцем и ясным небом. Дождь ушел, но бессовестно наследил и намусорил.

Когда я выбрался из палатки, Мара стоял босыми ногами в жидкой глине, чесал затылок и озадаченно озирался по сторонам. Весь наш лагерь был равномерно залит грязью и устелен мелкими камнями. За палаткой появилось два валуна, каждый размером с тумбочку. Если бы они доползли до нас, когда мы спали, это здорово бы пощекотало нам нервы. По склону горы тянулся отчетливый грязно-желтый шлейф. В одном месте он уходил в сторону, но потом возвращался на курс и вел прямиком к нашему лагерю.

— Хреновые из нас бойскауты, Мара, — заметил я, указывая на длинный след, оставленный дождевой водой. — Лагерь надо было на холме разбивать.

— Да уж, — согласился он. — Промашка вышла. Я хотел, чтобы лагерь был защищен от ветра, я читал, что в этих местах ветры бывают сильными.

— А про грязевые потоки ты не читал? Мара пожал плечами:

— Хуже всего, что глина родник забила. Я расчистил его, но вода еще не скоро станет прозрачной.

— А запасы воды у нас есть?

— Полный котелок дождевой воды. И все.

— До вечера хватит, а там и родниковая отстоится.

— Будем надеяться…

Кислый выполз из палатки, угодив ладонями в грязь, и так, стоя на четвереньках, ошалело таращился по сторонам. Я подумал, что он воспринимает увиденное как продолжение своего кошмарного сна. Вкупе с всклокоченными волосами и куцей бородой, успевшей сильно отрасти за неделю, это выглядело комично.

— Что… это?.. — вопросил он пару секунд спустя.

— Это, Кислый, гнев мандрагоры, — приободрил я приятеля. За то, что мы вырвали ее из привычной среды обитания.

Кислый перевел взгляд на Мару, желая выслушать его версию событий. Моя ему не понравилась.

— Ливень смыл ночью грязь и камни с горы, и этот поток добрался до нас, — пояснил Мара. — Хорошо, что дождь закончился ночью, иначе у нас бы были серьезные проблемы…

— А сейчас у нас, типа, все нормально, да? — вставил я шпильку.

— Гвоздь, прекрати издеваться.

— Да ладно тебе, Мара, — сказал я беспечно. — Сделай лицо веселее, а то можно подумать, что произошедшее не иначе как предупреждение.

— Какое это… предупреждение? — Кислый растревожился не на шутку. — Кому… предупреждение?

Мара поднял на меня глаза, потер подбородок, сказал задумчиво:

— Это, кстати, возможно. Ну да бог с ним. Вечером переберемся на холм к сосне.

Я с Кислым занялся «устранением последствий стихийного бедствия». Мы подняли днище палатки, чтобы она просохла. Спальные мешки и одежда тоже требовали просушки. Я сходил к сосне и срезал несколько толстых веток. Вернувшись, мы соорудили из палок П-образные конструкции, вкопали их в землю и развесили на них вещи. Для конца сентября день выдался на удивление теплым, и мы надеялись, что к вечеру вещи высохнут, иначе прохладной ночью в сырых спальных мешках и одежде нам придется несладко.