Наутро он помчался домой убирать квартиру и изымать из нее все свидетельства своей половой жизни – как парной, так и одиночной, – а потом вышел опять за бубликами, на сей раз для родителей. Он раздумывал, не пригласить ли Рэйчел прийти и познакомиться с его родителями, но не стал рисковать. Он не хотел спугнуть ее чрезмерной горячностью.

Родители приехали, проинспектировали его квартиру и еще раз выразили разочарование по поводу того, что он выбрал университет Нью-Йорка вместо университета Лос-Анджелеса. («А если тебе непременно хотелось Нью-Йорк, то почему Нью-Йоркский университет, а не Колумбийский? Ну кто так делает?» – сказала мать.)

Она внимательно осмотрела Тоби с ног до головы и вынесла вердикт:

– Тебе удалось не растолстеть, но у тебя лицо какое-то старое.

– Это признак расстройства пищевого поведения, – ответил он.

Мать жалобно взвыла, обращаясь к отцу:

– Он меня все еще наказывает! – и, обращаясь к Тоби: – Ты что, был счастливее, когда ты был толстый? Ну скажи, ты был счастливее, когда был толстый?

Тоби промолчал, и они пошли обедать в Вест-Виллидж, где он заказал куриную грудку и салат из свеклы без козьего сыра, соуса и грецких орехов.

– Так что, просто свеклу на тарелке? – спросила официантка.

– Да, с курицей, – ответил он, чувствуя, как мать сверлит глазами его профиль.

Потом он взял такси и повез родителей в их отель в мидтауне. Высадив их, он поехал на такси дальше на север, прямо к дому Рэйчел, и она открыла дверь, широко улыбаясь. «Я уже соскучилась», – сказала она. Он поцеловал ее изо всех сил. Она была всего на полдюйма выше него, хотя вчера носила туфли на небольшом каблуке, и теперь он увидел, что они просто потрясающе подходят друг другу: ее нижняя губа приходилась прямо вровень с его верхней губой, и это было нечто.

Через девять месяцев он сел на самолет в Будапешт, куда она уехала на осенний семестр своего последнего курса. Она так и не собралась поехать летом – потому, как верил и надеялся Тоби, что, подобно ему, купалась в райском блаженстве их новой любви. Все это время он водил ее на сеансы в Кинофоруме, на выставки в Музей современного искусства и музей Фрика – она сказала, что в детстве ее не водили ни в музеи, ни в кино. Они съездили в Вудсток на выходные и там купили футболки, крашенные узелковым батиком. Они сидели в кафе и ресторанах, вглядываясь друг другу в глаза и прижимаясь друг к другу пятками под столом.

Тоби тоже кое-чему учился у Рэйчел. Они поехали кататься на лыжах: он никогда в жизни не катался, а она научилась, потому что ее школа каждый год устраивала поездку на горнолыжный курорт, и наконец, когда Рэйчел была в последнем классе, бабушка вручила ей 250 долларов и отпустила вместе со всеми. Рэйчел помогала ему ориентироваться в странных, удивительных и внезапных подводных течениях медшколы, где оказалось, что просто получать хорошие оценки – недостаточно. Руководителю ординатуры Тоби не нравился его сарказм; Аарон Шварц, надутый желтушный тип, не только знакомый Тоби по Принстону, но и его бывший одноклассник, оказался с ним в одной группе меда и получал явное преимущество, когда выбирали, кто будет проводить хирургическую операцию. Рэйчел объясняла Тоби, как разговаривать с людьми. Она показала, что у его остроумия есть обратная сторона: он может легко и быстро обидеть человека, а это не так уж и хорошо. Она учила его говорить медленней и вглядываться в лица собеседников: это было самое важное упражнение для ведения любых переговоров. В конце концов у него стало получаться: он научился слушать людей и смотреть им в глаза. И что вы думаете? Когда он наконец выучился пускать это умение в дело, он стал лучше как врач, поскольку полнее понимал страдания своих пациентов: теперь он внимательно слушал их, и это помогало выявлять признаки болезни. Он обошел Аарона Шварца, и врачи, руководившие его ординатурой, а также преподаватели стали хвалить его за чувствительность и интуицию. Он поблагодарил Рэйчел за то, что она научила его чему-то такому, о чем за все годы медицинской школы никто не заикался. Она ответила: «Это потому, что они не хотели, чтобы ты их опередил». Когда она это сказала, он понял: она не пыталась улучшить его как человека, а старалась помочь ему продвинуться. Больше она никогда ничем ему не помогала. Но он истолковал это в том смысле, что она считает его уже достаточно хорошим человеком.

Он приехал в Будапешт на каникулы Дня благодарения, устроив Рэйчел деньрожденный сюрприз. В общежитии – перестроенном замке – он опустился на колени в присутствии ее соседей и преподнес ей обручальное кольцо, когда-то принадлежавшее его бабушке.

Они отпраздновали помолвку всей компанией – прогулкой в парке и катанием на коньках на катке перед другим заброшенным замком под диск Ace of Base, который крутили снова и снова. Рэйчел не умела кататься и все время повисала на Тоби. Она была без пальто и все время повторяла, что слишком счастлива и потому ей не холодно. После катка они пошли дальше в город и танцевали всю ночь в заведениях еврейского квартала, где лавки с наступлением темноты загадочным образом превращались в ночные клубы. Тоби был на седьмом небе от счастья и при этом чуточку боялся: он не просто был взрослым и помолвленным, но к тому же танцевал в еврейском квартале довольно-таки антисемитского города.

В ближайшие выходные он повез ее на озеро Балатон – ближайшее подобие Хэмптонса, какое можно было найти в Будапеште; поскольку доллар стоял на небывалой высоте, Тоби снял целый дом и нанял кейтеринг для поставки всех завтраков, обедов и ужинов. Всю жизнь он прожил под знаком беспокойства, а надо было просто верить, что для каждого человека существует предначертанный план. Впрочем, беспокойство – тоже часть этого плана. Слава Богу! Хвала Господу! Хвалите его по множеству мудрости его! Тогда Тоби ощутил в душе покой, который дает только система. Он ощутил надежность жизненного пути представителя среднего класса. Он впервые почувствовал твердость планеты под ногами.

Они поженились в Лос-Анджелесе. Мать Тоби уже давно состояла в управляющем совете их семейной синагоги, и свадьба Тоби стала для нее реальной возможностью показать другим членам синагоги, как это делается в порядочной семье, каковой, можно надеяться, прихожане их считают. Это было особенно важно после свадьбы сестры Тоби – свадьба проводилась по ортодоксальному обряду и оказалась чудовищным разочарованием в социальном плане («фиаско», как выразилась мать), и это еще мягко сказано: с разделением мужчин и женщин по разным залам, паревным десертом[22] и паршивым кошерным вином.

– Ее бабушке, кажется, все равно, что внучка выходит замуж, – шепнула мать Тоби, когда они убирали тарелки от обеда, которым кормили гостей за день до свадьбы. Бабушка Рэйчел просидела весь обед, держа сумочку на коленях; она была вежлива, но совсем не интересовалась семьей, в которую собирается войти ее внучка.