— Ну, удиви меня, — говорит Тони. И громко зевает, для пущего эффекта.

— Вот, — начинаю я, облегченно вздыхая: удостоилась-таки королевского помилования (подразумевается, что мне не оторвали голову). — Есть хорошая новость: ты нравишься Мел. Но ей… э-э, не нравится, когда все идет слишком просто, так что на твоем месте я бы пока не предпринимала никаких действий… э-э, конкретно ко Дню святого Валентина.

— В смысле, она откажется от уикэнда в Париже?

Я ошеломлена.

Максимум, чем мой брат когда-либо одаривал девушек на День святого Валентина, — так это пинком под зад.

— Я хотела сказать, что на твоем месте я бы не предпринимала никаких действий конкретно ко Дню святого Валентина, разве что пригласила бы ее провести уикэнд в Париже.

— Я так и думал.

— А теперь — новость плохая, — верещу я, пока он не успел повесить трубку. — Меня все-таки уволили, и мама хочет, чтобы я пошла кассиршей в химчистку в Боремвуде!

Услаждаю его урезанной версией моей запутанной истории (время — деньги). Тони даже присвистывает.

— Киска, — говорит он тихим голосом. — Один вопрос. Мы швыряемся в маму картофельным пюре; мы треплем языком про то, что вообще-то не нашего ума дело; нас пинком под зад вышвыривают с фабрики балетных пачек; мы крутим романы с менеджерами сомнительных дворовых команд. Мы — тихий омут, в котором черти нынче зажигают рок-н-ролл. А с башней у нас там как — все в порядке?

Даю колкостям время осесть.

— Насколько мне известно, — отвечаю наконец, — я пока еще в здравом уме.

— Черт!

— В чем дело? — спрашиваю я.

— В переводе на язык «Уловки-22», — говорит Тони серьезным тоном, — это означает, что ты — законченная психопатка.

Мой брат еще говорит, а я уже ищу номер гинекологической клиники Фэрбраш. Пусть даже все, о чем Тони распинается, не так уж лестно. И все же, моя решимость немного поутихла. Теперь я чувствую себя так, словно ею почавкала огромная крыса, и все, что осталось, — это лишь тоненькая жилочка.

Номер я набираю очень медленно.

— Гинекологическая клиника Фэрбраш! — щебечет регистраторша, судя по всему, хорошенько поработавшая над собой и вкладывающая всю душу в эту бесценную фразу. — С кем вас соединить? (Четкая дикция, мягкий — и в то же время жгучий — акцент на «кем», плавно переходящее в воркование Мерилин Монро «соединить», размеренность, ненавязчивая техника придыхания, — в совокупности весьма убедительно).

— Здравствуйте. Могу я поговорить с доктором Винсентом Миллером? Это его дочь.

— Секундочку, пожалуйста, я соединю вас с его ассистенткой.

Выдерживаю следующую порцию дежурных фраз, но доктор Миллер в данный момент занят с пациенткой.

— Простите, я могу оставить ему короткое сообщение?

— Конечно, — кисло произносит ассистентка, развеивая — в очередной раз — миф о неизменной вежливости американцев. Странно. Лично я всегда стараюсь угодить иностранцу: ведь в этот момент я представляю всю нацию!

— Передайте ему, пожалуйста…

— Подождите… Да, продолжайте.

— Просто передайте ему, пожалуйста, — стискиваю зубы, — что Кимберли Энн может позвонить мне в любое удобное время, чтобы обсудить известные ей вещи.

— Простите?

— Вещщи! — грохочу я. — Теперь вы должны сказать: «будьте здоровы»!

— Простите?

— Ладно, не обращайте внимания, — бормочу я, удивляясь сама себе. Ну, почему я постоянно унижаю себя, вылезая с разными шутками, причем такими бородатыми — куда там Санта-Клаусу! — Большое спасибо, до свидания.

На самом деле я отнюдь не собираюсь брать в голову всю ту новомодную чушь, которую станет нести Кимберли Энн. Дружеский жест — вот что важно. В общем, папа порадуется. Падаю на стул, рассуждая, что облачко-то облачком, но, по большому счету, добрые намерения — это суровое испытание, и у меня просто нет сил — ни моральных, ни физических — звонить сейчас Солу. Живо представляю себе его радостное лицо. Все же я скучаю по нему, чуть-чуть. Сол — джентльмен. Джентльмен, обожающий комфорт, — его собственные слова! — как домохозяйка средних лет. Нет. Неправда. Я ни капельки по нему не скучаю. Вместо Сола звоню Крису.

— Есть хоть какая-то надежда, что ты, мм, свободен сегодня вечером?

— Возможно, — отвечает он. — А что? Корешок тебя кинул?

Устало хихикаю.

— Ты же знаешь — Робби просто друг. Нет, даже не друг! Знакомый. В общем, я подумала, что, раз уж сегодня канун Дня св. Валентина, то я могла бы приготовить для нас ужин.

— Ужин? — переспрашивает Крис.

Я знаю, едок он тот еще: кожа да кости, и мне редко удается увидеть, как он ест.

— Э-э, да, — отвечаю я, искренне надеясь, что не сморозила, по глупости, чего-нибудь ужасного, что можно истолковать двояко.

— Канун Дня святого Валентина? — продолжает Крис.

— Это шутка, — невнятно бормочу я, слишком поздно сообразив, что 14 февраля, — особый день.

Получается, я занесла топор фальшивого романтизма над его невинной головой и нашими уязвимыми отношениями. Пожелала, чтобы его чувства вылились в пестрые букеты, слащавые открыточки и сентиментальные подарки.

— Я что хотела сказать, — добавляю я поспешно. — Я хотела сказать, что завтра — День святого Валентина, но не надо ничего такого делать.

Едва справляюсь с тем, чтобы не подавиться собственными словами.

— Ну, если ты настаиваешь, — растягивает он слова. — Я буду в восемь.

— Отлично, — бормочу я. — Договорились.

Взрыв.

Когда звонит мобильник, я ношусь по «Теско», словно бык с булавкой в заднице.

— Алло? — отвечаю я, с визгом тормозя перед бесконечными рядами полок со сливками: сливки для взбивания, сливки к кофе, особо густые сливки к кофе, сгущенные сливки, густые сливки для взбивания, сливки для сметаны…

— Натали! — слышится громкий голос, и, как ни странно, вполне приветливый.

— Да? — отвечаю я осторожно.

— Это Энди. Бабс мне все рассказала! Значит, я прощен? Натали, ты прелесть! Еще одна неделя с родителями — и я превратился бы в придурка, который разгуливает в перепачканных желтком свитерах с узором и узнает о новых прическах из «Улицы Коронации».[38]

— И истратил бы целое состояние на железнодорожные билеты, — подсказываю я. — Всю оставшуюся жизнь мотаясь между Лондоном и Манчестером.

— Ты спасла меня, — подтверждает он. — Честно тебе скажу: я был на волоске! В общем… когда мне заселяться?