Я опять посмотрела в зеркало и увидела знакомое лицо, которое стало чуть-чуть незнакомым. В своем сердце я чувствовала себя собой… и надеялась, что это не изменится.

– Идем, – повторил Кастил, беря меня за руку. – Дай мне тебя осмотреть.

– Я же сказала, что в порядке.

Он увел меня от зеркала обратно в спальню.

– А я сказал, чтобы ты прекратила это твердить, когда я знаю, что ты не в порядке.

– Я даже не чувствую синяков, о которых ты говорил, – заявила я, пока он подводил меня к кровати.

Его глаза цвета охры уловили мой взгляд.

– Я знаю, что есть раны, невидимые глазу, и хочу, чтобы ты перестала скрывать их от меня.

Я закрыла рот.

– Думаю, нам много о чем нужно поговорить. – Он взялся за подол моей туники и потянул вверх. – Но есть кое-что по-настоящему важное, о чем нужно поговорить прежде, чем обсуждать что-то другое.

Он жестом велел мне поднять руки, и я подчинилась. Мои голые руки обдуло прохладным воздухом. Кастил отбросил тунику. Простая нижняя рубашка, оставшаяся на мне, была гораздо тоньше и больше подходила к местному климату, но эти тонкие бретельки и почти прозрачный облегающий лиф мало что скрывали.

Кастил провел пальцем по бретельке, впившись в нее взглядом, и просунул палец под тонкую ткань.

– Эти нелепые, тоненькие бретельки…

Он прикусил кончиками клыков нижнюю губу.

– Ты об этом хотел поговорить?

Мою кожу начало покалывать, когда он провел пальцем по лифу, по моим округлостям. Соски напряглись и затвердели. Кастил посмотрел мне в глаза.

– Эти бретельки очень важны и страшно отвлекают, но обсудить нужно не их, – ответил он. – Садись, Поппи. Я знаю, что ты вымоталась.

Я опустила взгляд на мои запыленные штаны.

– Я испачкаю кровать.

– Тогда тебе придется снять штаны.

Я вскинула брови.

– Пытаешься раздеть меня?

– Поппи, – промурлыкал он, убирая мне за плечо пряди волос. – Когда я не пытался раздеть тебя?

Я мягко рассмеялась.

– Сложно поспорить.

Я взялась за пуговицы на штанах, зная, что он дразнится и наслаждается этим – и доволен, что я по-прежнему получаю от этого удовольствие, несмотря на все произошедшее. Я расстегнула пуговицы.

– Сапоги, – напомнил он. – Вот. Держись за мои плечи.

Кастил опустился на колени передо мной, его вид сводил меня с ума – широкие плечи; спутанная копна волос с выбившимися локонами, падающими на лоб; бахрома густых ресниц. Он красивый. Смелый. Умный. Добрый и принимающий. Безжалостный.

И он мой.

Я положила чуть дрожащие руки ему на плечи, чтобы не упасть, а он быстро снял с меня сапоги. Штаны последовали за ними, и вот я стояла перед ним в одной нижней рубашке, едва прикрывающей бедра.

Кастил остался на месте, его взгляд поднялся по моим ногам, задержавшись не на старых шрамах, полученных в ночь нападения Жаждущих, а на тусклых синяках, которые взялись боги знают откуда. Затем он осмотрел меня всю – руки, груди, лицо.

Его глаза цвета покрытого льдом янтаря встретились с моими.

– Если кто-то из тех, кто причинил тебе хоть одну секунду боли, еще дышит, я разорву его на части, буду отрывать кусок за куском. Я надеюсь, что смерть, которую ты им принесла, была медленной и мучительной.

– Для большинства она не была медленной. – Мне вспомнилось, как они схватились за головы и кричали, а их тела корчились. – Но для всех – мучительной.

– Хорошо. – Он не отводил взгляда. – Ни на одну секунду не поддавайся чувству вины или жалости. Никто из них – а в особенности Аластир – этого не заслуживает.

Я кивнула.

– Обещаю, что если в этом еще кто-то замешан, эти люди будут найдены, и они заплатят. То же самое произойдет с любым, кто посмеет тебе угрожать. Кем бы он ни был.

Он говорил серьезно, и интуиция подсказывала, что никто не станет исключением. Даже его родители.

– И я пообещаю то же самое тебе. Я никому не позволю тебе навредить, – поклялась я, и мое сердце гулко заколотилось.

– Знаю.

Кастил взял меня за руки и потянул вниз, усаживая на край мягкой кровати. Наступило молчание.

– Я ведь твой муж, верно? – спросил он, сидя на корточках.

Я подняла брови, не ожидая такого вопроса.

– Да?

– Так вот, я мало что знаю о том, как быть мужем. – Он положил руки мне на колени, и я понятия не имела, к чему он клонит. – Знаешь, что вырезано на наших кольцах?

Я покачала головой.

– Это на старом атлантианском. На обоих одно и то же. «Навечно и навсегда». Это про нас.

– Да, – прошептала я, и мое горло сжалось. – Про нас.

– Конечно, у меня нет никакого опыта по части брака, но как бы там ни было, ты моя жена. Это значит, что мы больше не притворяемся, правильно? Что, навечно и навсегда, у нас все по-настоящему.

– Да, – кивнула я.

– Ни в чем не притворяемся. Даже когда ты не хочешь меня волновать. Я знаю, что ты сильная и невероятно выносливая, но ты не должна всегда быть сильной со мной. Это нормально, если ты не порядке, когда ты со мной.

У меня перехватило дыхание.

– Это моя обязанность как мужа убедиться, что ты чувствуешь себя в достаточной безопасности, чтобы вести себя естественно. Поппи, ты не должна притворяться, что ты в порядке после всего что случилось.

О…

О боги.

От его слов я не выдержала. Слезы подступили к горлу и навернулись на глаза. Я сделала единственный возможный взрослый поступок – шлепнула себя по лицу.

– Поппи, – прошептал Кастил, обхватывая мои запястья. – Судя по звуку, это больно.

– Да. – Мой голос прозвучал приглушенно. – Я не хочу плакать.

– А если бить себя по лицу, это поможет?

– Нет, – рассмеялась я.

Мои плечи дрожали, а ресницы стали мокрыми от слез.

– Я не хотел, чтобы ты плакала.

Он слегка потянул мои руки.

Я не отвела их от лица.

– Тогда не говори такие невероятно добрые слова поддержки.

– А ты бы предпочла, чтобы я сказал что-то злое и неподдерживающее?

– Да.

– Поппи, – протяжно произнес он мое имя, убирая мои руки от лица, и одарил меня кривой усмешкой, которая делала его лицо таким юным. – Плакать – это нормально. Нормально быть уязвимой. Это, наверное, самое худшее на свете возвращение домой. Последняя неделя была отвратительной, без всяких шуток.