— Понятия не имею — единственное, сейчас чувствую себя немного перевозбужденной.

— Да, к материнству так сразу не привыкнешь. Муж хоть помогает вам по ночам?

— Он сейчас очень загружен на работе, — поспешно ответила я, не желая обсуждать с посторонним человеком почти полное отсутствие у Тони интереса к ребенку.

— Может, вам взять ночную няню на пару ночей, чтобы хоть немного вас разгрузить? То, что вы не спите, на самом деле очень плохо.

— Да я понимаю. Но уверена, сегодня наверняка буду спать без задних ног.

Мои надежды не оправдались. И Джек тут был ни при чем. Наоборот, юный джентльмен уснул сном праведника в десять и не тревожил меня до четырех часов утра. Великолепный шестичасовой интервал, превосходная возможность для глубокого животворящего сна. Вместо того чтобы ее использовать, я пила чашку за чашкой травяного чая, провела час в горячей ванне с успокаивающими ароматическими маслами, смотрела по телевизору бесконечный, из одних разговоров, фильм Эрика Ромера (и то сказать, кому, кроме французов, может прийти в голову мешать легкий флирт с пространными цитатами из Паскаля), начала читать «Сестру Керри» Драйзера (можете считать меня мазохисткой) и изо всех сил старалась не разбудить мужа, который в кои-то веки решил провести ночь на нашем брачном ложе (мне даже показалось, что он был настроен на секс, но «от усталости из-за бессонной ночи и похмелья» вырубился, не успев начать).

Десять-десять. Одиннадцать-одиннадцать. Двенадцать-двенадцать. Один-один. Два-два. Три-три…

Я затеяла некую игру с электронными часами, стараясь взглянуть на циферблат как раз в тот момент, когда на нем высветятся два одинаковых числа. Полная тупость, это развлекает только в состоянии полного изнеможения, которое настигает вас после двух бессонных ночей.

Тут (я почти успела дождаться счета «четыре-четыре») проснулся Джек, и начался новый день.

— Как спала? — спросил Тони, продрав глаза в девять утра.

— Пять часов, — солгала я.

— Ну хоть что-то..

— Ага, чувствую себя гораздо лучше.

Джейн Сэнджей предупредила, что сегодня не сможет зайти, и оставила на всякий случай номер своего мобильного. Разговаривать мне не хотелось. Мне необходим был сон. А поспать я не могла, потому что Джек, отоспавшись за ночь, бодрствовал весь день. И весь день мы с ним предавались нашим уже привычным занятиям.

В детскую. Снять грязный подгузник. Вымыть грязную попку. Одеть его в чистый подгузник. Взять его на руки. Сесть на плетеный стул. Задрать майку. Дать грудь. А потом..

К трем часам дня, когда он в очередной раз осушил запасы молока в груди, зрение у меня начало туманиться. Ничего удивительного после полных двух суток без сна. С моим восприятием перспективы тоже творилось что-то странное: я ощущала себя Гулливером в стране великанов, обычный стул вдруг казался отдаленным и высоким, как шпиль колокольни.

Впрочем, я вполне могла смириться с изменением масштаба кухонной мебели. Достаточно терпимой была и муть Перед глазами, и чувство, что в них насыпали песку.

Труднее оказалось справиться с другим: ощущением надвинувшейся на меня неотвратимой катастрофы и глубоким отчаянием, противиться которому было почти невозможно. Я внезапно и отчетливо осознала весь трагизм своего положения: мало того что я оказалась несостоятельна в семейной жизни (показала себя бестолковой матерью и плохой женой), меня еще и загнали в тупик. Я приговорена к пожизненной каторге, вынуждена вечно тянуть лямку жены и матери и навсегда прикована к человеку, который меня совсем не любит.

Я все сильнее погружалась в беспросветный мрак, когда Джек снова заплакал. Я его покачала. Походила с ним по коридору, предложила пустышку, пустую грудь, чистый подгузник. Еще покачала, положила в коляску и прошлась с ним по улице, вернула в колыбель, потом полчаса, как заведенная, трясла, трясла несчастную кроватку…

Непрекращающийся рев длился уже около трех часов, и я почувствовала, что мечтаю о скором конце — перспектива выброситься из окна и сломать шею казалась гораздо привлекательнее, чем еще одна минута осточертевшего крика моего сына.

Тут я вспомнила, что в доме есть телефон, набрала номер Тони и услышала ответ его секретарши. Тони на совещании, сообщила она. Я сказала, что он нужен мне по очень срочному делу. Она сообщила, что Тони беседует с главным редактором. Я велела ей не молоть ерунды, потому что положение критическое. Ладно, нехотя согласилась секретарша, а что мне ему сказать?

— Вот что, — я говорила совершенно спокойно. — Скажите, что, если он не появится дома в ближайшие шестьдесят минут, я убью нашего ребенка.

Ответного звонка от Тони я не ждала. Потому что Джек, после пяти часов непрекращающихся воплей, наконец сам вымотался и крепко заснул. А я, на цыпочках выйдя из детской, отключила телефон. Потом разделась, свернулась под пледом, и мой организм наконец капитулировал перед усталостью.

Казалось, прошла минута, но вдруг как-то сразу наступило утро, и я услышала, как Джек снова заливается плачем. Не сразу, но я все-таки стряхнула с себя сон и поняла, что проспала больше девяти часов кряду. Эта мысль сменилась другой, куда более тревожной: черт, разве мог ребенок проспать столько времени, если ему не меняли подгузник и, самое главное, не кормили?

Вина — самый могучий из всех жизненных стимулов, только она способна мгновенно вырвать вас из лап многочасового сна. Я опрометью бросилась в детскую. Да, Джеку и правда пора было менять подгузник. Но, увидев слева на комоде пустую бутылочку, я с облегчением поняла, что ему не пришлось голодать. Вид бутылочки, правда, пробудил воспоминание о том, как я единственный раз предложила Джеку эту замену груди и он с негодованием ее отверг.

— Стало быть, ты все-таки его не убила.

Тони стоял в дверном проеме, глядя на меня устало и настороженно. Я отвела глаза. Просто взяла на руки Джека, уложила его на пеленальный столик и начала снимать подгузник.

— Извини, — наконец нарушила я молчание, сосредоточенно отмывая ягодицы Джека от жидких какашек.

— Ты несколько напугала мою секретаршу, — заметил Тони. — Она буквально за руку вытащила меня с совещания с главным, сказала, что дома что-то случилось. Спасибо еще, не стала вдаваться в подробности в присутствии его светлости. Но как только я вышел из кабинета, тут же передала твои слова и спросила, не нужно ли вызвать полицию.

Я закрыла глаза и опустила голову, не зная, куда деваться от острого стыда.

— Тони, я не отдавала себе отчет в том, что говорю…

— Да, это я понял. Все же хотелось убедиться, что ты упоминала детоубийство не всерьез, поэтому я позвонил домой. Когда ты не ответила… в общем, я должен признаться, что на секунду-другую задумался, вдруг ты съехала с катушек окончательно и решилась на какое-нибудь полное безумство. Поэтому я отправился домой. Приезжаю — а вы оба уже спите. Так что я отключил микрофон «радионяни» в детской, чтобы дать тебе отдохнуть.