Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Все не работают? – уточнил я.
– Некоторые.
Само собой.
– Что сделали в Полисе? Не заметили?
Второй рабочий пыхнул со смеху; тут же успокоился и сказал:
– Нет. Велели слать за богом, которому ещё верны, для решения бед.
– Если формулировка была аналогична, всех их можно (и даже нужно) весить.
Безучастность богов удручала простой люд? Нет же, им то нравилось. Они были приучены безмолвию свыше и здраво выучены не приближаться к благодатным и святым землям. Отчего сейчас…?
– Вера Полиса угасает, – говорит первый.
– Главное, чтобы ваша была крепка, – отвечаю я.
Отправляю рабочих с вестями о скором исправлении и наказом собрать необходимый материал, а сам хороню их просьбу и планирую сбои в подаче электроэнергии Полиса. Мы изживаем имеющееся и друг друга: крах неизбежен.
Следующими в поместье Солнца пребывают боги. Дин – несчастный юнец, на плечи которого свалилась винодельня отца и который должен заниматься поставками по всем увеселительным и злачным местам окружающих Полис резиденций; люди звали его богом виноделия и веселья. Монолит – бог, под началом которого стояли кузнечные мастерские и люди которого поставляли оружие. Атль – не впервые представляемый бог воды, живущий у почти иссохшей дамбы и обеспечивающий земли благодатной влагой. Арей – новоиспечённый бог войны, сменивший павшего родича; отличался хитрым прикусом и рысьим взглядом.
Я осматриваю присутствующих и вопрошаю о поспешности встречи; мы могли пересечься на приёме у бога Жизни. Дин подносит ящик вина, выражает радость знакомства и обещает отныне лучшее угощение.
– Что взамен? – улыбаюсь я.
Так прямо.
Мальчишка оскорбляется, а приведший его Монолит смеётся. Для бога, особо уродующего земли и людей, он был чрезвычайно приветлив, улыбчив и доброжелателен. Бог Воды представляет бога Войны и говорит, что пожаловали они нарабатывать связи у младого поколения.
– Младое поколение обленилось: им бы стоило обивать порог вашего дома, а не слюнявым прихвостнем следовать за старшим поколением, – говорю я и пожимаю плечами.
Бог Виноделия оскорбляется и едва не теряет ящик пойла, а бог Войны обнажает оскал и подобно гиене хохочет.
– Младое поколение обленилось, право, – утверждает он. – Но только в том, что ленится изжить старых богов и подать их запечённые головы на празднестве во имя новых.
– Не хватит вам, молодым, ума, силы и характера для того, – подхватывает Монолит.
Речи бога Войны нагружают, обдают тяжестью, осторожностью; мы приглядываемся друг к другу. Угощаю гостей открытой коньячной бутылью и располагаю в зале. Только бы Луна – спящая нимфа – не объявилась.
Но она объявляется. Мысли приводят упомянутую: Луна спускается в гостиную и просит у меня помощи. Беседы иных её не беспокоят. С радостью отвлекаюсь:
– Да, говори.
– Мы можем отойти?
– Не будем терять времени. Говори.
И девочка, перекидывая волосы через плечо, оборачивается спиной.
– Будь добр, верхние пуговицы.
Взгляды, некогда ласкающие коньячный стакан, обращаются к Луне. Плечи у ее желтого платья приспущены, позвонки выглядывают сквозь расстегнутый ворот. Сколько их можно пересчитать за те секунды, что я поднимаюсь, подступаю и застёгиваю неподдающуюся пару пуговиц?
Поправляю плечики и констатирую окончание действия.
– Спасибо, Гелиос, – благодарит девочка и разворачивается на носках, вновь обращаясь к гостям лицом. – Рада приветствовать вас.
И, словно бы, ожидает чего-то. Первым догадывается бог Воды: поднимает сморщенное под пустынным солнцем тело и кивает. Луна бросает снисходительную улыбку, а на оставшихся в креслах пренебрежительно ведёт бровью. Я касаюсь её талии и прошу обождать в саду: подоспею непременно.
– В этом дело, – говорит Бог Воды и виновато прячет глаза.
– О чём ты?
Молчит. Молчит, а я велю договаривать.
– К Полису дошли вести, что значимый бог избрал себе жену.
– Все боги избирают себе жён и мужей.
Отвожу суть беседы, хотя понимаю мысль, к которой подводят бедолаги, неспособные плюнуть правду в лицо. И к чему оно им?
– Но не все провозглашают их равными божествами. Теперь каждый желает стать равным.
Кусает щёки изнутри: утаивает.
– Что ещё?
– Такой же резонанс произошёл, когда пожаловал Хозяин Монастыря и заявил равные права.
Тогда люд удалось убедить в том, что Ян был рождён богом; слабые умы с радостью впитали легенды о потерявшемся мальчишке в чертах грязного Полиса: порочные улицы и блудницы на площади Девы Мари воспитали в нём истинного бога земных удовольствий.
– Вы прибыли знакомиться или предупредить о чём-то? – вопрошаю я.
– Второе, – говорит бог Воды. – Только скажи: армии двинутся к Полису, войны отвлекут незрелый люд, мор одолеет их неверующие сердца, мёд растечется по венам и мыслям.
– Не стоит, – улыбаюсь я. – Мы справимся, как справились тогда.
– Тогда мы лишились клана Солнца.
– Это не связано с появлением Хозяина Монастыря.
– Разве?
– Не связано.
– Во что ты веришь и что является правдой бывает различно, Гелиос. Тебе ли не знать.
– Мы справимся.
Ещё недолго компания занимает беседы и отнимает пару бутылей горчичного. Провожаю гостей и обращаюсь к Луне, что сидит на качелях и горделиво отводит взгляд.
– Не получается.
Хмыкает и отворачивается.
– Не получается у тебя обижаться, солнце.
Она в секунду улыбается и забирается в объятия, заявляет об одиночестве и потраченных впустую часах: отвлекает, видит серьёзность на лице.
– Нам есть о чём беспокоиться? – аккуратно спрашивает девочка.
Спешу утешить:
– Всё хорошо, Луна.
Каким богам следует молиться, чтобы наше спокойствие не нарушили? Вот только юное сердце всегда созывает беду.
– Я могу простить тебя за поцелуй и ужин.
Разве перед таким устоишь?
Поддерживаю: предлагаю – дабы исчерпать вопрос окончательно – внести в список всепрощения ароматную ванну. Глаза девочки загораются: она обожает растирать кожу щербетом и купаться в маслах, а я обожаю кусать щербетом натёртую кожу и слизывать маслом напитанные крупицы пота. Набираю ванну и готовлю ужин; ко мне спускается демонница. Шлицы обнажают распаренные, отдающие краснотой бёдра, голые плечи заставляют тонуть в ямочках ключиц.
– Вот это ароматы! – объявляет девочка (не могу называть её сейчас девочкой; превалирующая женственность не позволит оскорбить её даже мелочным «девушка»; проходит и замирает. – Что на основное блюдо, а что на десерт?
Издевается. Как всегда. И основным блюдом, и десертом могла служить только она. Показательно открываю чашу: овощи с травами; в воздух взвинчиваются ароматы мускатного ореха, корицы и имбиря, мёд стекает со спелых раздавленных плодов.
– А мидий не будет?
Луна пожимает плечами. Мидии стали позывным, аргументирующим дальнейший досуг без одежды.
– Не нужны, – говорю я.
– Кому как.
И вновь жмёт плечиками.
– Не нужны.
– Я попробую.
Всё с ней было игрой.
Луна подхватывает раздробленный шоколад с десертной тарелки и прикусывает
