«По всем признакам правлению Помпадур приходит конец, – докладывал монсеньор Дурини понтифику, – отношение к ней становится все более холодным по мере возгорания пламени страсти к юной ирландке Мэрфи. Незадолго до отъезда двора в Фонтенбло случились такие сцены, что все решили, будто фаворитка добровольно уезжает, не дожидаясь, когда ее выгонят… Новая ирландская звезда получила в подарок бриллианты и великолепные платья…»

Конечно же, пути Господни неисповедимы, но эти альковные сплетни, которыми обменивались Папа Римский и высокопоставленный служитель церкви, все-таки не мелочь. Как бы там ни было, понтифик и его представитель приняли желаемое за действительное, ибо Людовик даже и не думал заменить красивой ирландкой свою «королеву сердца». Впрочем, она была в курсе и этой идиллии и, по мудрой привычке, закрыла на нее глаза. Она даже дала другие доказательства своего понимания: когда обнаружилось, что Луиза О’Мэрфи беременна – Людовик XV плодил детей без счета, – маркиза лично проследила за тем, чтобы молодая женщина была тайно доставлена для родов в дом неподалеку от Сен-Клу. Разрешившись от бремени, Луиза О’Мэрфи получила в подарок сто тысяч ливров, а ее сын получил ренту. Король делал детей походя, но никогда их не бросал. Очевидно, сочувствие ему со стороны Помпадур можно оценить довольно сдержанно. Братья Гонкур так и поступили, назвав ее «великой организаторшей тайных родов», и заявили, что ее «соучастие» явно свидетельствовало об отсутствии гордости. Но совершенно ясно, что она поступила так для того, чтобы сохранить привязанность короля в тот момент, когда их уже больше не объединяли узы плоти. Но причина не только в этом: она искренне любила Людовика, ведь только любящая женщина могла забыть свою гордость до такой степени, как это сделала она.

Однако новое любовное приключение короля нависло над Антуанеттой угрозой тем более серьезной, что она не видела, откуда эта угроза пришла. Как мы уже знаем, ее недруги постоянно питали надежду подорвать доверие к ней со стороны короля. Для того чтобы этого добиться, был только один способ: найти какую-нибудь достаточно соблазнительную женщину, которая смогла бы заставить короля забыть о привлекательности фаворитки. Возглавившие заговор министр д’Аржансон и мадам д’Эстрадес, а также их союзники решили, что они нашли редкую жемчужину в лице Шарлотты де Шуазель-Романе, племянницы графини д’Эстрадес. А самое пикантное во все этой истории было то, что маркиза некогда благоволила Шарлотте. Именно Помпадур подыскала девушке мужа, и именно благодаря ей Шарлотта встретилась с королем. Действительно, молодая женщина постоянно была в свите Помпадур, и Людовик очень быстро заметил эту красивую особу, чей ум соперничал с очарованием.

Поначалу фаворитка не беспокоилась. За четыре года ей волей-неволей пришлось свыкнуться с увлечением любовника другими женщинами. Но на этот раз речь уже шла не об очередном капризе. В Фонтенбло заговорщики решили пустить в ход свой главный козырь в лице красавицы Шарлотты. Сцена, которая разыгралась однажды ночью, была достойна бульварной комедии: в кабинете графа д’Аржансона он и мадам д’Эстрадес с нетерпением ждали результата атаки, которую мадам де Шуазель-Романе вела на короля, закрывшись с ним наедине на несколько часов.

Надо полагать, что юная ирландка привела убедительные «аргументы», поскольку внезапно дверь кабинета, где она уединилась с Людовиком XV, с шумом распахнулась и из комнаты вышла Шарлотта, чей туалет явно свидетельствовал о том, что они с королем не ограничились обменом любезностями. Светясь от гордости, она бросилась на шею мадам д’Эстрадес и объявила ей победную реляцию: «Я любима! Он счастлив! Ее скоро прогонят, он дал мне слово!»[87]

Эта новость вселила радость в сердца заговорщиков. Они стали поздравлять мадам де Шуазель-Романе, словно генерала, одержавшего блестящую победу. На сей раз у д’Аржансона и его друзей не было никаких сомнений в том, что дни Помпадур сочтены! А героиня этого праздника решила ковать королевское железо, пока оно горячо. Дав новому любовнику время лишь на то, чтобы перевести дух, она выставила ему ряд требований, самым малым из которых было требование, чтобы Людовик признал ее родственников Шуазелей частью королевской семьи. Всего-то! Требование это было явно чрезмерным, но, охваченный желанием, Людовик согласился, правда на время. Он имел даже неосторожность сделать это письменно. И так же письменно пообещал сместить «королеву сердца» и заменить ее Шарлоттой.

Об этом деле очень скоро прослышала маркиза, решившая, что настал ее последний час. Что можно было сделать, чтобы затушить этот пожар? Она достаточно хорошо знала Людовика, чтобы понимать, что, когда ему в голову засела какая-то женщина, выбить ее оттуда очень трудно. И тогда выйти из этого неприятного положения ей помог нежданный случай. Болтливая Шарлотта с гордостью рассказала о своей удаче кузену, герцогу де Шуазелю. Она даже имела неосторожность показать ему письма короля. Будущий министр отнесся к этой истории весьма негативно: ему ни в коем случае не хотелось, чтобы фамилия его семьи упоминалась в альковных историях. И он приказал кузине прекратить позорить мужа и покинуть двор.

Спустя несколько дней после этого по настоянию одного из друзей он решился навестить Помпадур. До этой встречи он испытывал к ней лишь умеренную симпатию, но отчаяние молодой женщины тронуло его душу. «Я рассказал ей по порядку обо всем, что мне было известно, – написал он потом. – Тем самым я совершил серьезный промах, в котором потом сам себя укорял, но когда человек до такой степени растроган, трудно оставаться сдержанным»[88].

Проинформированная таким образом о сложившемся положении, Антуанетта потребовала от короля объяснений относительно выданных им обещаний. Людовик был очень недоволен тем, что его разоблачили, и все его недовольство обрушилось на Шарлотту, которая не смогла держать язык за зубами. Антуанетта была спасена, но по чистой случайности!

Помощь, которую Шуазель оказал маркизе, в дальнейшем повлияла на политику Франции: с той поры фаворитка и будущий министр стали союзниками. Заключение этого негласного союза совпало с ее возросшим участием в государственных делах, что позволило ей занять в сфере политики те позиции, которые она потеряла в сфере амурной. В качестве компенсации за «моральный ущерб» король подарил ей титул герцогини, но для последующих поколений, которым наплевать на официальные указы, продиктованные велениями того времени, она навсегда осталась «маркизой де Помпадур».

Ее первым политическим деянием стало принятие мер для защиты от врагов. Все ее недруги входили в партию клерикалов, возглавляемую самым непримиримым ее врагом архиепископом Парижским Кристофом де Бомоном. Чтобы положить конец их интригам при святой церкви, она смогла добиться назначения послом в Риме своего нового друга господина де Шуазеля, а на ту же должность в Венеции был назначен другой ее верный друг аббат де Берни. Затем несколько лет Антуанетта играла не последнюю роль в конфликте между королем и рядом высокопоставленных церковнослужителей. В письмах своему другу Шуазелю она постоянно настаивала на том, чтобы он использовал свое влияние на Папу Римского для склонения того на сторону короля. Когда она узнала из доклада Шуазеля, что Его Святейшество пожелал установить мир во французской церкви в выгодном для Людовика XV плане, она была вне себя от счастья: