– Верно.

– Признаю, что я была слишком резка с тобою, Полечка, но все можно исправить.

– Не понимаю, с какой стати я должна наговаривать на себя?

– Дорогая, ну где же тут наговор? Ты – тонкая натура, вот и все. Наоборот, у тебя романтическая роль Елены Прекрасной, и сочувствие людей будет на твоей стороне. Ты можешь даже всплакнуть, сказать, что тебе очень жаль… В общем, зачем мне тебя учить, ты натура творческая, сама придумаешь. Главное, не говори ничего лишнего.

Полина заглянула в кастрюльку. Рыба побелела, распалась на куски и плавала в какой-то мутной жиже. Просто не верится, что Комок Зла станет это есть, а Пахомова думает, что она для себя варит. Радуется, наверное, что Полина совсем обнищала благодаря ее умелым и решительным действиям.

– Например, чего?

Пахомова нахмурилась:

– Ты же умная девушка и понимаешь, что прежде всего это ударит по тебе. Я видела, ты сегодня говорила с этой женщиной… Так вот, я тоже имела с ней беседу, и она ясно дала мне понять, что хочет молчать. Даже Фельдман этого хочет, так что, Полина, если ты скажешь на суде только то, о чем я тебя прошу, ты поступишь хорошо и благородно.

– Это не мой стиль, сами знаете.

– Подумай хотя бы о том, как ты себя опозоришь.

Полина засмеялась:

– Все так, только вы не учли один момент. Мне абсолютно нечего терять.

При этих ее словах вдова Пахомова растянула губы в своей фирменной кинематографической улыбке и протянула к Полине руки так, будто хотела обнять ее:

– Деточка, а я разве не сказала? Вот растяпа! Ну конечно же, мы все тебе вернем! Как только ты дашь нужные показания, достаточно будет нескольких звонков для статус-кво. Сегодня понедельник? Так в следующую среду в «Литературке» выйдет то твое интервью, передача пойдет в эфир, а книга – в набор.

Полина загасила сигарету в пепельнице и выбросила окурок в помойное ведро:

– И вы действительно это сделаете?

– Разумеется. Мне это будет совсем не трудно. Редакторы могут даже покаяться перед тобой, чтобы все было как ты любишь.

– Вы же меня обманете.

– Нет, Полина.

– Бросьте! Услуга, которая уже оказана, ничего не стоит. Я скажу на суде, как вы хотите, а вы потом будете смеяться, как ловко меня обманули, вот и все.

Пахомова задумалась. Полина смотрела, как она сидит, легонько постукивая пальцами по столу, холеная, красивая, уверенная в себе дама.

– Ты можешь придумать сейчас какие-нибудь гарантии для себя?

Полина могла, но знала, что с сильным противником карты лучше до последнего не раскрывать, и сказала, что нет.

– И я не могу. Только, детка, я хорошо разбираюсь в людях и знаю, какое ты злое, мстительное, а главное, умное существо. Мне проще будет сделать несколько звонков, чем ждать от тебя подлого удара исподтишка, который ты обязательно нанесешь.

– Вы мне льстите.

Проводив гостью, Полина выложила рыбу остывать, а сама снова схватилась за сигарету. Черт, жизнь налаживается! Нужно будет всего лишь чуть-чуть соврать, и то не совсем, и по чужой просьбе, и все вернется.

Интересно, что придумают Ирма Борисовна и Григорий Андреевич со своей секретаршей? Как будут унижаться? Наверняка творчески и с огоньком. Ничего, в этот раз она будет великодушной и быстро их простит, заставит ответить только за Макаку.

Из всех ударов судьбы, обрушившихся на нее в последнее время, это прозвище уязвляло больше всего.

Перед Новым годом она купит им маски обезьян и заставит надеть на праздничный вечер. А можно еще карикатуру нарисовать и приклеить на стенде.

Хотя это все бессмысленно. Раз прилипло прозвище, то за глаза ее все равно будут называть Макакой, несмотря ни на какие звонки и распоряжения свыше.

А если Пахомова обманет? Да ради бога! Подлый удар исподтишка не заставит себя долго ждать. Полина ухмыльнулась. Проучить эту стерву будет почти так же приятно, как вернуть себе славу и успех.

* * *

Перед началом заседания Ольга, как и вчера, столкнулась с судьей в туалете. Та, видимо, накануне побывала в парикмахерской, потому что на голове красовалась новенькая, волосок к волоску, «улитка», совершенно не сочетающаяся с джинсами.

Ирина Андреевна напевала, подкрашивая ресницы, при виде Ольги широко улыбнулась и спросила, как сегодня настроение у гособвинителя, готова ли она закончить дело если не до обеда, то хотя бы до конца рабочего дня.

– Все зависит от свидетелей, – Ольга заставила себя рассмеяться, – а с моей стороны задержки не будет.

– Хорошо. Я не люблю спешки, но и лишняя волокита тоже ни к чему, согласны?

– Конечно.

Судья стала поправлять свою и так безупречную улитку.

– Мне кажется, поэтесса сегодня не придет.

– Можно понять.

– Как думаете, мы без ее показаний обойдемся?

– Думаю, да, если подсудимый не будет настаивать.

– Вот и отлично. Ольга Ильинична, скажите по секрету, а у вас длинная речь?

Этот вопрос застал Ольгу врасплох, потому что к прениям она не готовилась, думая совсем о другом.

– Нет, – соврала она, – минут на пятнадцать.

– Хорошо. Слушайте, а если мы без перерыва? Часов до трех справимся ведь?

– Наверное.

– И освободимся пораньше.

Ольга усмехнулась:

– Насколько я знаю, рабочее время еще никто не отменял.

– Понимаете, просто я кормлю, так что или мне срываться в обед домой…

– Я вас поняла, – перебила Ольга, – сделаем, как вам удобно.

Она вышла из туалета, с тоской думая, что судья – кормящая мать, ей есть зачем срываться с работы, а вот Ольге спешить некуда.

Семья разрушена, муж ушел, а детей нет и никогда не будет. Карьера – все, что осталось, и черта с два она позволит кому-то ее загубить! Судья права, сейчас нужно собраться с духом, быстро закончить дело Фельдмана, выдохнуть и работать дальше.

Совершенно ни к чему лезть в старые тайны. Когда Борис устроился на работу в больницу, его часто приглашали на дружеские попойки. Вскоре перестали, но Ольга тогда не придала этому значения, не подумала, что он невыносим для нормальных людей. Так вот, на одной из таких вечеринок с ней кокетничал молодой эпидемиолог и в числе прочего рассказал об удивительных свойствах блох. Оказывается, они могут столетиями пребывать в засушенном состоянии в пустых домах, но, как только туда заглянет человек, они оживают, напрыгивают на него и заражают чумой. Возможно, с точки зрения науки это не чистая правда, потому что доктор был сильно навеселе, но главное Ольга поняла – в запертые и заброшенные дома ломиться не нужно.