Лицо Винни серьезно. До сих пор никто ее хорошей не называл, и она знает, что это неправда: никакая она не хорошая — ни в понимании Чака, ни в общепринятом смысле. Не отличается ни щедростью, ни храбростью, ни теплотой; крадет розы в чужих садах и придумывает для своих врагов мучительные казни. Разумеется, этому есть оправдания, особенно если учесть, как обходится с ней жизнь и другие люди. Да и достоинства у нее все же есть: ум, вкус, такт…

— Вы столько для меня сделали, — продолжает Чак. — Можно сказать, от смерти спасли. — Он покрывает лицо Винни поцелуями, то и дело прерываясь, чтобы вставить пару слов. — Знаете, не попадись вы мне на пути, я ни за что не додумался бы искать предков… А уж Саут-Ли точно никогда не отыскал бы. Когда мы пили с вами чай, я был готов махнуть на все рукой. Если б не вы, я б и Старого Мампсона не нашел, и с Майком бы не познакомился. Ничего б не было! Попал бы уже, наверное, под машину. Или, того хуже, сидел бы дома, в Талсе.

— Подождите, — пытается вставить Винни между поцелуями, на которые мало-помалу начала отвечать. — Я не уверена, хочу ли…

Но голос ее совсем не слушается, а тело — непокорное, жадное — прижимается к Чаку. Еще! — требует оно. Еще, еще! Винни сдается. Так и быть, если очень хочется. Всего разочек. Никто ведь никогда не узнает.

Раненое сердце и стучит иначе.

Словно лягушонок, прыгает и скачет.

Джон Гей. Молли Мог

На другой день после вечеринки у Розмари их ссора показалась Фреду пустяковой. Характер у Розмари переменчивый, она и раньше делала мелкие глупости. Как-то раз отменила свидание из-за неудачной прически. «Похоже на гнездо бешеной мышки, — сказала она. — Не хочу, чтобы ты видел меня такой!» Но во время их следующей встречи вину свою Розмари более чем искупила. Фред невольно улыбнулся, вспомнив об этом.

Однако прошло двое суток, а Розмари по-прежнему не отвечала на звонки и не звонила сама, и Фред начал беспокоиться. Затем, к счастью, вспомнил, что на этой неделе Розмари работает над ролью в историческом сериале. Фред уселся за телефон и принялся названивать по всем известным номерам. Первым делом навел справки у агента Розмари, который, похоже, ничего не знал ни о какой ссоре (добрый знак, решил Фред), и в конце концов разузнал, что следующим утром снимается сцена на открытом воздухе всего в нескольких шагах от его дома.

Окрыленный надеждой, Фред поднялся в восемь утра, наскоро выпил кофе с подгоревшим хрустящим гренком (здешний открытый гриль он так и не освоил) и поспешил к Холланд-парку. Несмотря на ранний час, площадь, где снимают фильм, и окрестные улицы запружены машинами, фургонами и грузовиками, которые в Англии называют фурами. Часть дороги оцепили; ограждение охраняет полицейский в вальяжной позе человека, которому выпала легкая работенка. К месту съемок уже стекаются зеваки.

На небе клубятся серые тучи, но фасад высокого красивого кирпичного дома, внутренний дворик и мостовая залиты мягким золотистым светом. Льется он из прожекторов — точно такие же, только побольше, Фред видел на вечерних бейсбольных матчах. Дом не только светится от искусственных солнц, но и сияет свежей краской: колонны и отделка — белой, железные украшения — черной. Перила и деревянные части двух соседних домов тоже недавно покрасили, но только с той стороны, где видит камера, а сзади колонны этих домов тусклые и облупленные. На другой стороне площади двое рабочих с лестницей заменяют железную вывеску «Магазин Кумарасвами. Продукты» деревянной, с надписью заглавными буквами в викторианском стиле «Аптека».

Благодаря приятной внешности, американскому акценту и скромной, но уверенной манере держаться Фред без труда проходит через заграждение. Ему уступают кусочек тротуара, запруженного народом, уставленного техникой, кишащего змеями-проводами — черными, желтыми, ядовито-зелеными, — и Фред обращается к испуганной девушке с папкой в руках.

— Розмари Рэдли? Да, она здесь, но сейчас к ней нельзя. — Девушка хватает Фреда за руку, не пускает дальше. — Через пару минут начнется съемка.

Съемка, как обычно, задерживается. Проходит больше четверти часа, а Фред, прислонившись к фургону с надписью «Ли Электрикс», все смотрит и ждет. Рабочий в синем халате прикрепляет проволокой искусственные белые цветы к живым розовым кустам вдоль дорожки, что ведет к золотистому дому; двое других возятся с прожекторами. Несколько актеров в костюмах начала века стоят у бордюра и беседуют: старушка в черном, с корзиной в руках, женщина помоложе с белым зонтиком в рюшах, мужчина в твидовом костюме и шляпе, нянечка с пустой плетеной коляской. Многие из съемочной группы тоже томятся в ожидании, но то и дело поднимается шум, начинается бурная деятельность. И каждый раз в гуще этой суматохи оказывается маленький толстенький человечек с растрепанными седыми волосами и в драном коричневом свитере, похожий на облезлого бобра, — самый неопрятный и невзрачный в съемочной группе. Решив, что все задержки из-за этого неумехи техника, полного олуха под защитой профсоюзов, Фред не сразу соображает, что это режиссер.

Наконец шум затихает. Из двери золотистого дома выходит благообразный старик в старомодном костюме, за ним — очаровательная женщина в сером и розовом. Льняные волосы красавицы собраны в высокую прическу, сверху огромная шляпа с розовыми перьями и вуалью — точь-в-точь фламинго на гнезде. Розмари. Старик обращается к ней; она что-то говорит в ответ, мило улыбается. Фред не может разобрать ни слова среди шума машин на площади и криков режиссера. Что-то здесь не то, думает он и тут замечает, что микрофонов нигде не видно. Должно быть, отснятую сцену будут озвучивать потом, где-нибудь в студии.

Розмари и ее спутник спускаются по мраморной лестнице, оживленно беседуют, смеются — или по крайней мере делают вид. Камера отъезжает назад, сцена меняется: нянечка катит коляску по тротуару, навстречу молодой паре. Бобер кричит: «Стоп! Снято!» К Розмари и пожилому актеру бросаются две женщины и мужчина в комбинезоне и начинают поправлять им одежду, прически, грим. Возлюбленная Фреда и ее спутник стоят неподвижно, принимая эту заботу безучастно, как манекены. Бобер о чем-то советуется с оператором, потом еще с кем-то из съемочной группы. Наконец подает знак, и Розмари, так и не взглянув в сторону Фреда, возвращается в дом.

В следующие сорок минут то же самое повторяется множество раз, с небольшими изменениями: Розмари и пожилой актер, спускаясь по ступенькам, меняются местами; идут то быстрее, то медленнее; Розмари чуть сдвигает набок шляпу цвета розового фламинго; рабочий с пилой и лестницей срезает нависшую над перилами ветку; нянечке велят катить коляску побыстрее; в очередной раз меняют места прожекторов. Фред, которому незнакомы секреты киносъемки, не всегда может догадаться, что именно изменилось. Дважды актеры доходят до самых ворот и к ним обращается бедно одетая женщина в черном, Розмари смотрит с тревогой, потом вежливо улыбается и неслышно, но горячо говорит что-то своему спутнику.

Фред не сводит с нее глаз. Он вновь покорен красотой и обаянием возлюбленной, которая в необычном свете кажется неземным существом, он восхищен ее неизменной веселостью и терпением. Каждый раз, выходя из дома, она улыбается все так же нежно и лучезарно, сходит вниз по ступенькам все так же легко и изящно, смеется неслышной шутке актера так же непосредственно. Впервые Фред понимает, что Розмари — не просто чудное создание природы, не просто нежный цветок; он видит, что съемки — это сложная, напряженная, однообразная работа, и с новой силой восхищается любимой.