* * *

Человек в синей робе был похож на того, кто обследовал дом Ишервуда в поисках термитов. На нем были ботинки на резиновой подошве, и он работал тихо и оперативно, как ночная сиделка. В одной руке он держал что-то вроде коробки для сигар с измерителями и циферблатами, в другой – длинную палочку, похожую на мухобойку. Он сначала прогулялся по подземным хранилищам, затем перешел в комнату Айрины, в кабинет Ишервуда, в выставочный зал. Потом он разобрал телефоны, компьютеры и факс. Через сорок пять минут он вернулся в кабинет Ишервуда и положил ему на стол два крошечных предмета.

– У вас были клопы, – сказал он. – Теперь они убиты.

– Господи помилуй, кто их сюда занес?

– Это не моя забота. Я дезинсектор. – Он улыбнулся. – Кое-кто внизу хочет с вами поговорить.

Ишервуд провел его по заставленным кладовкам в погрузочный отсек. Он открыл ворота на улицу, и автофургон въехал вовнутрь.

– Закройте ворота, – сказал мужчина в синей робе.

Ишервуд сделал то, что он сказал. Мужчина открыл заднюю дверь фургона, и оттуда вырвалось облако густого дыма. В глубине, съежившись, сидел несчастный Ари Шамрон.

* * *

Человек в «ровере» переехал с Джермин-стрит на Кинг-стрит, которая находилась в пределах одной мили от передатчиков, установленных им в галерее, но он уже какое-то время не слышал оттуда ни звука. Собственно, последнее, что он слышал, – это когда торговец искусством попросил секретаршу принести ему ленч. Мужчине показалось это странным, так как с тех пор, как он наблюдал за торговцем, тот ежедневно ходил куда-нибудь на ленч. Вообще говоря, настолько странным, что он даже отметил время в своем журнале. Через сорок пять минут после этого в его приемнике в машине затрещало от помех. Значит, кто-то только что обнаружил его передатчики. Он тихо ругнулся и включил мотор. Тронувшись с места, он взял мобильник и набрал номер в Цюрихе.

* * *

Паром из Хук-ван-Холанд в Харвич был задержан на несколько часов из-за непогоды на Северном море, так что когда Габриель и Анна Рольфе въехали на машине в Мейсонс-Ярд, уже вечерело. Габриель дважды прогудел, и дверь грузового отсека медленно пошла вверх. Как только они въехали, он заглушил мотор и дождался, пока дверь снова опустится, прежде чем выходить из машины. Он вынул с заднего сиденья большой ящик-сейф и провел Анну через кладовую к лифту. Ишервуд ждал их там.

– Вы, должно быть, Анна Рольфе! Это великая честь для меня – познакомиться с вами. Я имел счастье однажды слушать вас, когда вы играли целый вечер Мендельсона. Меня это растрогало до глубины души.

– Вы очень любезны.

– Не зайдете ли внутрь?

– Благодарю вас.

– Он все еще тут? – спросил Габриель.

– Наверху, в выставочном зале.

– Пошли.

– А что в этом ящике?

– Одну минуту, Джулиан.

Шамрон стоял в центре зала и курил свои вонючие турецкие сигареты, не обращая ни малейшего внимания на окружавшие его полотна Старых мастеров. Габриель видел, что старик углубился в воспоминания. Год назад, в этом самом зале, они запустили последнюю стадию операции, закончившуюся смертью Тарика аль-Хурани. Увидев Анну Рольфе, Шамрон просиял и тепло пожал ей руку.

Габриель поставил на пол ящик-сейф и поднял крышку. Затем он достал первое полотно, снял с него обертку и расстелил на полу.

– Бог ты мой! – прошептал Ишервуд. – Это же пейзаж Моне.

Анна улыбнулась:

– Подождите, вас ждет нечто лучшее.

Габриель достал второе полотно – автопортрет Ван Гога и расстелил его рядом с Моне.

– О великий Боже! – прошептал Ишервуд.

Затем появился Дега, затем – Боннар, затем – Сезанн и Ренуар. И так далее, пока все шестнадцать полотен не были расстелены во всю длину галереи. Ишервуд сел на диван, сжал виски пальцами и заплакал.

Шамрон сказал:

– Что ж, вступление сделано. Слово за тобой, Габриель.

* * *

Анна все это уже слышала, пока они ехали из Цюриха до границы с Германией, поэтому она отошла и стала утешать Ишервуда, а он все смотрел и смотрел на картины. Габриель рассказал все, что узнал об Аугустусе Рольфе и его коллекции, завершив свой рассказ письмом, которое Рольфе оставил в ящике-сейфе в Цюрихе. Затем он сообщил Шамрону свой план возвращения остальной части коллекции Рольфе – двадцати работ, которые были украдены из сейфа на его вилле в Цюрихе. Когда Габриель закончил свой рассказ, Шамрон затушил сигарету и медленно покачал головой:

– Это интересная идея, Габриель, но в ней есть один роковой недочет. Премьер-министр никогда не одобрит этого. Если ты еще не заметил, мы теперь в состоянии настоящей войны с палестинцами. Премьер-министр никогда не одобрит подобную операцию ради того, чтобы вернуть несколько картин.

– Но это же больше чем несколько картин. Рольфе намекает на существование организации швейцарских банкиров и бизнесменов, которые пойдут на все, чтобы сохранить старый порядок. И у нас, безусловно, есть доказательства того, что они существуют. Свидетельством тому являются три мертвеца – Рольфе, Мюллер и Эмиль Якоби. Да они и меня пытались убить.

– Ситуация слишком взрывная. Наши так называемые друзья здесь, в Европе, уже и так достаточно злы на нас. И нам не надо подливать масло в огонь, затеяв подобную операцию. Извини, Габриель, но я ее не одобряю. И не стану терять время премьер-министра, прося одобрить ее.

Анна отошла от Ишервуда, чтобы послушать разговор Габриеля с Шамроном.

– По-моему, эту проблему можно довольно просто решить, мистер Шамрон, – сказала она.

Шамрон повернул свою лысую голову и уставился на Анну, забавляясь тем, что швейцарская скрипачка посмела выступить с мнением по поводу операции израильской разведки.

– И какое же это решение?

– Ничего не говорить премьер-министру.

Шамрон откинул голову и расхохотался; Габриель вторил ему. Когда смех затих, наступило молчание, которое нарушил Джулиан Ишервуд.

– Великий Боже, я не могу этому поверить!

Он держал Ренуара – портрет девушки с букетом цветов. Он вертел его в руках, смотрел на картину, потом снова поворачивал ее и смотрел на полотно.

Габриель спросил:

– В чем дело, Джулиан?

Ишервуд держал Ренуара, повернув картину лицом к Габриелю и Шамрону.

– Немцы – люди дотошные, они всегда вели всему учет. Каждая картина, которая попадала им в руки, была рассортирована, каталогизирована и помечена: свастика, номер серии, инициалы коллекционера или торговца, у которого она была конфискована. – Он повернул картину обратной стороной. – Кто-то попытался с этой картины убрать маркировку, но он не очень постарался. Посмотрите внимательно на нижний левый угол. Вы видите тут остатки свастики, затем номер серии и инициалы бывшего владельца: СИ.