– Именно! Можно искать положительную сторону вещей, а можно изводить себя плохой. К сожалению, мы устроены так, что нам легче замечать недостатки подруг, а не их достоинства, запоминать критические замечания одного учителя, а не похвалу другого.

– Но почему это так?

– Объяснение существует, и довольно забавное. Миллионы лет тому назад человек должен был выживать в очень опасных джунглях, и если бы он вдруг начал любоваться красивым закатом, а не прислушиваться к каждому шороху в траве у себя за спиной, то…Трах-тарарах! – Спаситель не только громко крикнул, но еще и хлопнул в ладоши, и кот испуганно подпрыгнул. – Его бы сожрал тигр, – весело закончил Спаситель. – Мы давно уже не живем в джунглях, но наш мозг работает все в том же режиме. В нашем окружении мы отлавливаем весь негатив, все неприятные новости, с тем чтобы быть готовыми к обороне. В психологии это называется «приоритет негатива», и он превращает нас в зануд. Пещерных зануд.

Родители Амбры по-прежнему давили на нее, и она вдруг представила их себе в лохматых шкурах с дубинами на плечах. С ее губ сорвался смешок, словно приоткрылся клапан и выпустил избыток пара.

В обеденный перерыв Спаситель, жуя бутерброд с колбасой, который сунул ему Жово, отправился в больницу Флери, но не затем, чтобы навестить мадам Эмсалем или месье Козловского.

– Она просит выписать ее к Рождеству, – сказал Спасителю доктор Агопян.

Он поздоровался с психологом за руку с некоторым принуждением. Опасался гриппа, который в эту неделю особенно разбушевался? Или сторонился дружеского тепла?

– Она больше не бредит, – продолжал он, не называя, кто это «она». – Но я опасаюсь, что, как только она выпишется из больницы, она прекратит лечение.

– Почему вы попросили меня прийти?

Они оба стояли в коридоре перед дверью палаты психиатрического отделения, где находилась Сара Альбер.

– Потому что она сказала нечто очень странное одной из наших сестер. Не бредово-, а тревожно-странное.

После этого необыкновенно внятного пояснения доктор Агопян открыл дверь и пропустил в палату Спасителя. Мадемуазель Альбер стояла возле зарешеченного окна и смотрела в небо невидящим взглядом.

– А, это вы? – сказала она, обернувшись.

– Извините, пожалуйста, я не постучался.

– Это правда вы?

Сара никогда не была уверена в реальности того, что видела.

– Да, я, Сент-Ив. А вам, значит, захотелось встретить Рождество и Новый год дома?

Спаситель указал Саре на кресло, а сам присел на краешек кровати.

– Я не останусь тут одна на Рождество, – сказала Сара жалобно. – У всех… у всех есть семья.

– Значит, вы хотите праздновать Рождество … – Он чуть было не сказал, со Снежной королевой, но слегка закашлялся и закончил: – с мамой?

– А вы что про это думаете?

– Про ваше желание выписаться из отделения доктора Агопяна?

– Нет, про мою маму?

Спаситель сказал, что говорил с ней всего несколько секунд по телефону, так что не имеет оснований что-нибудь думать. Сара, грустно покачав головой, с ним согласилась. Действительно, знала маму только она. И только она могла что-то сказать.

– Она не очень… не очень… вы понимаете? Для мамы она не очень…

– Она Снежная Королева, – тихонько пробормотал Спаситель.

Сара вздрогнула и обняла себя руками. Она замерзла до самого сердца.

– А демон Жильбер, он кто?

Уставившись взглядом в пустоту, Сара заговорила, словно читала в газете некролог:

– Его звали Реймон Альбер. Его знала вся Франция из-за радиопередачи «Алло, доктор Альбер!», которая шла по четвергам. Он отвечал на вопросы родителей. Все находили его замечательным и очень добрым. Он умер от рака поджелудочной железы в пятьдесят восемь лет. На его похоронах было очень много народа.

Спаситель тоже вспомнил доктора Альбера. Он никогда не слышал его передач, но о них ему рассказывали пациенты.

– А каким он был отцом? – спросил он все тем же тихим, едва слышным голосом, чтобы не вывести Сару из ее летаргического состояния.

– Он заботился о нас. О нашем здоровье. Гигиена – самое важное.

Ледяной холод охватил Спасителя. Гигиена. Душ.

– Мы с братом должны были мыться по вечерам.

– Так, так, так.

– Он нас учил, как нужно мыться. Говорил ужасные слова. Называл места, которые нужно…

У Сары перехватило горло.

– Вы стояли под душем вместе, вы и брат?

– Да.

– И отец смотрел на вас?

– Да.

– Он прикасался к вам?

– Нет.

– Сколько вам было лет?

Молчание.

– Так было все ваше детство?

– Да.

– И когда стали подростками, тоже?

– Я. Без брата. Он стал совсем взрослым.

– Мама знала об этом?

Молчание.

– Вы ей об этом говорили?

– Да.

– До или после смерти вашего отца?

– До.

– И что она вам сказала?

– Что я сошла с ума.

– Вы говорили об этом с братом?

– Да.

– И что он вам сказал?

– Что я сошла с ума.

Мать и брат предпочли уклониться*.

– Сара, – сказал Спаситель, – ваш отец не совершал инцеста, но его поведение носило инцестуальный характер, и оно вас глубоко травмировало.

И он произнес ту самую фразу, которую сказала ему Клотильда Дюбуи, его супервизор, при их встрече. Фразу, которая показалась ему такой странной:

– Не смотри на то, чего не ДОЛЖЕН видеть. Педиатр должен был это знать. Вы никогда не сходили с ума, Сара, вы всегда знали правду о вашем отце: под личиной всеми уважаемого врача скрывался больной агрессор. А ваша мама не захотела вас защитить.

Слезы катились по щекам Сары, а лицо оставалась по-прежнему бесстрастным.

– Вы действительно хотите провести Рождество дома? – спросил Спаситель.

Он опасался новой попытки самоубийства – риск был очень велик.

– Но не могу же я сидеть здесь совсем одна, – пробормотала Сара.

Рождество за окном с решетками…

Последние слова Сары «Не могу же я сидеть здесь совсем одна» звучали в ушах Спасителя до самой улицы Мюрлен. И они зазвучали снова, когда он взглянул на сидящую за столом компанию, возбужденную близкими праздниками.

– Ты написал письмо Деду Морозу, Грегуар?