Олег досадливым жестом высвободил свою руку из цепких пальцев Клыча Савельича и раздраженно обронил:

— Опять старую песню запел, боярин. Как тебе не терпится надеть на мою шею московский хомут! Иль не ведома тебе участь тверского князя, печальная судьба ярославских и костромских князей! Ратной славы и у меня хватает. Иль забыл ты, боярин, кто разбил Тагая и Арапшу!..

— Не обманывай сам себя, княже, — нахмурился Клыч Савельич. — Ныне Мамай с огнем и мечом прошелся по твоему княжеству. А на земли московского князя Мамай не пошел. Почему? Рати московской Мамай убоялся, ибо победа Дмитрия на Воже еще у всех на слуху. Слава сей победы долго будет греметь на Руси и в Орде!..

— А рязанцам-то какой прок от победы Дмитрия над Бегичем? — сердито проговорил Олег. — У нас от чужой славы на спине соль… Мамай ведь пришел на нашу землю, желая отомстить за поражение Бегича.

Наступила золотая осень. Рязань понемногу отстраивалась. Смерды с утра до вечера подвозили на лошадях бревна из окрестных лесов. По реке Трубеж тянулись длинные плоты из сцепленных воедино сосновых, буковых, березовых и дубовых стволов, очищенных от веток. На плотах стояли сплавщики леса с длинными шестами в руках, орудуя которыми, они не позволяли плотам сесть на мель или приткнуться ненароком к берегу. Плоты были прицеплены длинными тросами к насадам, которые шли на веслах, преодолевая течение реки.

Большие груды бревен лежали на низком песчаном берегу неподалеку от речной пристани. Сюда причаливали плоты, здесь бревна вытягивали из реки на сушу для просушки. Над этим трудились с рассвета до заката множество княжеских и боярских холопов.

Хотя жизнь в Рязани постепенно налаживалась, все же немало горожан продолжали прозябать в нищете, ютясь в шалашах и душных землянках. Мужских рук не хватало, а женские и детские руки не всегда справлялись там, где требовалась физическая сила и ремесленное мастерство.

В бедственном положении пребывали рязанские бояре и купцы, лишившиеся почти всех своих богатств и припасов. Те из бояр, у кого уцелели загородные подворья, считались счастливчиками. У них, по крайней мере, не было хлопот с поиском крыши над головой. Большинство же знатных рязанцев были вынуждены проживать в деревенских курных избах, потеснив семьи смердов, которые вдруг оказались богаче своих господ.

Боярин Клыч Савельич со своей женой и овдовевшей дочерью устроили себе жилье в старой, вытащенной на берег ладье. Прикрыв досками и парусиной ветхую палубу судна и затыкав мхом щели в бортах, семья Клыча Савельича, по крайней мере, имела укрытие от дождя и ветра. Днем в подпалубном помещении ладьи было нестерпимо жарко, а по ночам там держалась невыносимая духота. Поэтому Клыч Савельич был рад любому пасмурному и дождливому деньку.

Однажды в гости к Клычу Савельичу пожаловали бояре Собирад и Агап Бровка. Клыч Савельич встретил их, сидя на корме судна под полотняным навесом. В последнее время у Клыча Савельича стали болеть и опухать ноги. Лекари посоветовали ему держать больные ноги в горячей воде, настоянной на крапиве и клевере. Вот и в этот вечер, перед тем, как лечь спать, Клыч Савельич прогревал ноги в ушате с горячим целебным настоем.

Поздние гости, поднявшиеся по скрипучим дощатым сходням на палубу ладьи, поздоровались с Клычом Савельичем. При этом Собирад участливо проговорил:

— Что, брат, опять боли в ногах мучают?

— И не говори, друже, — отозвался Клыч Савелич. — Кое-как ноги переставляю, с палкой хожу. По ночам не сплю, маюсь, как баба беременная.

— Лекари-то что молвят? — поинтересовался Агап Бровка, присев на низкую скамейку.

— А то и молвят, что старость ко мне пришла и хвори с собой принесла, — проворчал Клыч Савельич. — Мол, никуда от этого не деться. Кому-то на роду написано под старость глохнуть, кому-то слепнуть, а у иных ноги отнимаются.

— Какой же ты старик, тебе же семьдесят еще не стукнуло! — сказал Собирад, желая взбодрить Клыча Савельича. — У тебя и волосы почти не поседели, брат. И станом ты прям, как ясень. Бог даст, оклемаешься!

Клыч Савельич лишь досадливо махнул рукой, показав этим жестом, что от лекарей проку мало, а на помощь Господа он и вовсе не рассчитывает.

— Мы пришли к тебе вот по какому делу, брат, — доверительным тоном заговорил Агап Бровка. — У князя нашего разум помутился от гордыни и неприязни к Дмитрию Ивановичу. Князь козельский и князь серпуховской прислали Олегу деньги на возрождение Рязани из пепла, токмо сие серебро тратится неразумно.

— Вот именно! — с негодованием в голосе вставил Собирад. — На месте своего сгоревшего деревянного терема Олег начал возводить каменный дворец. Камень на строительство приходится везти издалека сначала по реке, потом сухим путем на лошадях. Уйма рабочих рук на это дело брошено! Куча деньжищ уходит туда же! Уже осень на дворе, скоро белые мухи полетят, а в Рязани каждая вторая семья теплого добротного жилья не имеет.

— Вот, ты — имовитый муж, а живешь в ветхом насаде, словно приблудный чужеземец, — продолжил Агап Бровка, легонько похлопав Клыча Савельича по колену. — У меня до сих пор своего дома нету, Собирад тоже в шалаше прозябает, а ведь и мы с ним — не последние люди в Рязани. Олег заявляет, мол, московский князь живет в деревянном тереме, а я буду жить в каменном дворце! Это ли не глупость? Это ли не бессмысленное бахвальство?

— Верные слова! — вновь вставил Собирад. — Образумить нужно Олега, иначе пол-Рязани будет зимовать в землянках, с горечью и злобой взирая на княжеские каменные хоромы. Нас Олег слушать не желает, брат. — Собирад заглянул в глаза Клычу Савельичу. — Ты же более красноречив, поговорил бы ты с Олегом. К твоим словам Олег чаще прислушивается.

— Полно, братья, — хмуро промолвил Клыч Савельич. — Я у Олега бываю чаще в немилости, нежели кто-либо другой из бояр. Олег недолюбливает меня за мою приязнь к московскому князю. Всем это ведомо. Не смогу я отговорить Олега от его затеи, тем более что дворец каменный уже наполовину возведен.

— Так ведь кроме дворца Олег задумал все воротные башни Рязани тоже из камня строить, — с раздражением воскликнул Агап Бровка. — Олег послал людей за опытными каменщиками в Смоленск и Псков. Он говорит, пусть в Москве стены из камня, а у меня в Рязани хотя бы башни будут каменные.

— Причем Олег желает соорудить свои башни непременно выше московских башен! — сердито фыркнул Собирад. — А где взять денег на все это? Псковские зодчие задаром трудиться не станут! Княжеская казна уже почти пуста, у нас — имовитых вельмож — за душой ни гроша! Козельский князь дважды раскошеливаться для Олега не будет, а серпуховской князь и подавно!

— Как ни поверни, всюду клин, — тяжело вздохнул Агап Бровка. — Выручай, брат. Поговори с Олегом. Растолкуй ему, что не ко времени он затеял все это каменное зодчество!

— Хорошо, други, — безрадостным голосом сказал Клыч Савельич, бултыхая ногами в ушате с травяным настоем. — Так и быть, завтра я наведаюсь к Олегу. Поговорю с ним.