сочувствуете. в деле заступничества. епископа Димитрия, — писал он архиепископу Арсению (Стадницкому). — Если нужно будет, дайте мне свой добрый отеческий совет в том, конечно, не легком деле, какое по делу епископа и из любви к Святой Церкви принял я на себя».

Неизвестно, дождался ли Павел «отеческого совета», но 24 октября он своей властью «за тяжкие грехи. предательство церкви Божьей, лжесвидетельство от ее имени против своего архипастыря в угоду народному мятежу и самоуправству безответственных лиц» запретил в служение архимандрита Серафима и священников Покровского и Чернобаева. Священник Чернобаев писал в Синод, что вечером 25 октября до него довели данное распоряжение Павла и потребовали «весьма срочно» подписку о чтении указа. Сам он называл обвинения в свой адрес несправедливыми и клеветническими, прося церковные власти «расследовать дело, восстановив мои права, а до расследования оградить мою честь и доброе имя от подобных инсинуаций».

В Синоде такое самоуправство епископа не одобрили, наказанные им лица вскоре были восстановлены в своих правах. Павлу поставили на «вид, что, запрещая трех указанных лиц... он действовал без достаточных на то оснований и что в принятии таких мер епископу надлежит быть особо осторожным». Чтобы разрядить ситуацию в Рязани, высшие власти решили «признать неполезным для дела Церкви назначать на кафедру Серафима, а равно и Димитрия ввиду возникших в Рязанской пастве разделений». А 11 ноября в городе встречали своего нового владыку — административно назначенного Синодом архиепископа Иоанна (Смирнова).

Представляется, что вся история рязанских выборов носила бы совершенно другой характер, если бы в ней не участвовал епископ Павел (Вильковский). Опытный политик и в то же время человек острого церковного чувства и яркого литературного таланта, а также разносторонних интересов (он вступил, например, в печатную полемику с известным писателем и публицистом В.В. Розановым), Павел на протяжении всего 1917 года вначале в Орле, а затем и в Рязани вел непримиримую борьбу с «церковной революцией».

Павлу не повезло: в период «смуты» он оказался епископом в двух наиболее беспокойных епархиях. Человек консервативных взглядов, он, по его словам, не мог спокойно наблюдать появление «нового самодержавия организующейся демократии». Можно думать, что действия Павла были обусловлены не столько защитой изгнанного Димитрия, сколько протестом против сторонников архимандрита, использовавших в предвыборной кампании такие непривычные для церковной жизни методы, как выпуск листовок и соответствующую агитационную обработку депутатов.

Вообще, незаурядная и цельная личность Павла, выделяющаяся даже на фоне колоритных фигур епископата того времени, заслуживает отдельного исследования. (Трагической была дальнейшая судьба у этого невероятно литературно одаренного человека: аресты, ссылки и как итог мученическая смерть в 1933 г.)

Правда, следует отметить, что события в Рязанской епархии все же отличаются от аналогичных процессов в других епархиях. Если в других «беспокойных» епархиях основной костяк оппозиции составляли преимущественно низшие клирики, дьяконы и псаломщики, то в Рязани основными противниками уволенного архиерея выступали наиболее видные городские слои местного духовенства и интеллигенции.

Основная причина этого в специфичности деяний епископа Димитрия, который в своей проповеднической деятельности слишком активно конструировал образ врага в виде масонов и интеллигентов. Естественно, что образованной публике это не могло нравиться. Да и сам преосвященный, человек бесхитростный и открытый, возможно, уж слишком пессимистично считал, что его паства в Рязани состоит «из немногочисленной горстки людей». В истории рязанской церковной «смуты» также хорошо просматривается корпоративная солидарность епископата, в конечном счете не позволившая ни одному человеку, не имевшему епископского сана, занять место епархиального архиерея.

Выборы архиереев прошли весной—осенью 1917 г. в 11 епархиях: Черниговской (3 мая) Петроградской (21 мая), Московской (24 июня), Тульской (22 июля), Курской (9 августа), Владимирской (9 августа), Рязанской (22 июня, 9 августа), Харьковской (11 августа), Орловской (12 августа), Саратовской (14 августа) и Екатеринбургской ( 25 мая, 8 августа, 26 октября). В Рязани и Екатеринбурге они не были утверждены Синодом и епархиальные архиереи были назначены туда административно.

Так же административно, еще 8 марта, в Тобольск после увольнения Варнавы (Накропина) был назначен Гермоген (Долганов). Следует кратко осветить ситуацию в Рижской епархии. Так, в августе в Юрьеве (епархия была оккупирована) на съезде духовенства и мирян было решено восстановить Ревельское викарство. Съезд «единогласно» просил назначить туда епископом протоиерея Павла Кульбуша. Однако Синод никаких распоряжений не сделал. Очевидно, главным препятствием являлось то, что протоиерей был женат. Член Поместного собора от епархии Александр Каэлас писал в Синод: «Мы очень желаем, чтобы от Кульбуша пред хиротонией не требовали бы принятия иноческого сана... Однако если Синоду угодно твердо настаивать на бывшей до сих пор практике Русской церкви, не согласной с канонами. то мы. православные эстонцы и сам о. Кульбуш согласны и на это тяжелое условие».

Только после того как в декабре 1917 г. протоиерей Кульбуш развелся с женой (официальная причина — «прелюбодеяние» жены) и был пострижен в монашество, Синод 18 декабря назначил его Ревельским викарием, а 20 января 1918 года и временно управляющим Рижской епархией. Уточним, что духовенство и миряне епархии могли только просить назначить Кульбуша викарием. Право выбора распространялось только на епархиальных архиереев, викарии епархии по-прежнему назначались административно. Следует отметить, что выборы проходили только там, где епархиальный владыка по какой-либо причине оказался уволенным.

Важным является и отношение современников к выборам. Изучая историю русской революции, следует иметь в виду произошедшую резкую перемену в настроениях значительной части общества. Если в марте подавляющее большинство населения переживало настоящую эйфорию по поводу свершившегося переворота, то по мере углубления революции многие стали слать ей проклятия. И это были не только обывательские настроения — такой же процесс пережила и культурная элита русского общества. Все это в полной мере можно отнести к духовенству и церковным деятелям. Если вначале революция была для многих «Божьей милостью», то впоследствии — «деянием антихриста» или в лучшем случае «наказанием за грехи». Такая же перемена произошла с отношением к кумирам революции. Если весной обер-прокурора Львова именовали «светозарным ангелом», то позднее он стал «грубым деспотом и невежественным насильником».

Отношение к выборам также существенно изменилось. Для кого-то вначале это было долгожданное возвращение к христианским первоистокам, кто-то впоследствии видел в них лишь «“чехарду”, когда каждый старается урвать себе кусок пожирней и послаще». Собственно, против выборного начала в Церкви спорить в то время было сложно. Разработчики синодальных правил о выборах, как отмечалось выше, ссылались на мнение В.В. Болотова. Между тем сам выдающийся историк отнюдь не был сторонником выборов. «В настоящее время, — писал он в конце XIX века, — разглагольствия о выборном начале вошли в моду и