свернул матрац в рулет и убрал его в угол, дабы ещё больше не ломать сено, а вместо него постелил спальник.

Вечером пришёл Лактар и, зайдя в камеру и положив на табурет ужин, потянулся к поясу.

— Ты не представляешь, насколько сильно выручил, — я осторожно взял деревянную соломку и аккуратно подул в неё, проверяя, как выходит воздух. В это время Лактар смотрел на миску с моим ужином. На сей раз кухня расщедрилась и выдала порцию густого рагу с крупными кусками мяса. От моего предложения поужинать Лактар отказался, но, как и девушка до него, спустя пять секунд опустошил миску.

— Ты «Огонёк» знаешь?

— Конечно знаю, господин Ликус.

— Здесь можно использовать? Или нельзя, из-за магической защиты? — я показал на стены темницы.

— Можно, но вам…

— Подожди.

Я бросился к рюкзаку. И вот какая же зараза: если что-то из вещей не нужно, то оно сразу находится, но в критический момент исчезает без следа. Так произошло с импровизированным фонарём из тёмно-зелёных полосок и резиновой оболочкой, которую я ещё в лесу скатал в шар.

Благо поиски шли недолго, и спустя секунды я протянул Лактару готовый к использованию фонарь с розовым шариком в центре.

— Зажги шар в центре.

— Но разве вы…

— Мы говорим на «ты». Я прошу тебя, зажечь, шар, в центре.

— Дитя стихии, покойное в мире, яви свои силы, огонь пробудив, — на кончике указательного пальца нутона родился маленький огонёк. Спустя секунду загорелся и розовый шар в центре фонаря.

— Спасибо. Ты очень помог, — я с искренней благодарностью пожал руку бедолаге. Тот немного опешил, но радостно улыбнулся, будто давно забыл то чувство, когда благодарят за проделанную работу.

Когда за Лактаром закрылась дверь — я ещё долго сидел и заворожённо наблюдал за язычками пламени, поднимавшимися от розового шарика. Теперь будет источник света даже тёмным вечером, а значит — учёба будет продолжаться до поздней ночи.

Именно так и случилось. Впервые за прошедшие дни я оторвался от книги не из-за недостатка света, а от накатывающей зевоты и сухости в глазах. Следовало ложиться спать, так что я подготовил силки, разложил их на табуретке с оставшимися крошками хлеба. На всякий случай кусок хлеба положил на край окна. Была надежда, что под утро прилетит новый голубь: вечером я так же подкармливал птиц и слышал, как они громко урчали у земли.

Утром меня ждало разочарование. От ночного порыва ветра кусок хлеба слетел с окна, а голубь так и не прилетел. Обидно, но есть ещё два дня, чтобы всё успеть.

Разносчик еды опять сменился. Я по привычке предложил ему поесть. Он согласился и уже хотел вместе с кашей съесть кусок чёрствого хлеба, но страшно обиделся узнав, что к каше ему не видать добавки. Хоть он ничего и не сказал, но я сразу распознал этот преисполненный презрения взгляд.

— Даже если я с тобой поделился, но и мне тоже следует хоть немного поесть.

— Не сочти за грубость, ксат, — в его голосе звучала неподкупная претензия, — но ты и так сегодня поешь как благородный с трихтихом.

— Он сегодня придёт?

— Да. За ужином у тебя будет компания.

— Остаётся обед, им я тоже планировал поделиться. Ваши судьбы мне не безразличны, но что я получил взамен своей доброты? Грубость? Презрение? Чванство?

— Пожри тебя скверна, — разносчик резко вышел, едва не плюнув мне в лицо.

Вот это я понимаю, претензия из претензий. Что это вообще было? Разносчик исхудал, его руки трясутся от истощения, каждодневный сон явно скоротечен, а вместо слов благодарности я получил поток концентрированной ненависти. Прекрасное начало дня, нечего сказать. Вот откуда такое ощущение, что на обед мне уготована подлянка?

Перекусив содержимым розовой коробочки — я вернулся к книге. Понимание текста шло медленно из-за непонятных слов, присутствовавших практически в каждом предложении, но постепенно картина складывалась. Стала ясна последовательность дейсвтий. Оставались последние штрихи: полностью расшифровать строки заклинания, понять смысл начертания магических кругов и сколько в характеристиках требует магия призыва. Вдруг там необходимо сотня Интеллекта и выяснится, что я слишком дурачок.

В обед разносчик зашёл в темницу с каменным лицом, без единой эмоции во взгляде. Он медленно поставил на табуретку тарелку с жидкой похлёбкой, стакан с водой и кусок хлеба. Это поведение мне не понравилось.

— Ты больной или как? — я ошарашенно посмотрел на разносчика, принюхавшись к еде.

— Ты же хотел есть, так ешь.

— Я поем, но сначала, — я набрал побольше воздуха в грудь, и негромко прокричал, чтобы не испугать разносчика своим достижением: — Охрана! Охрана! Убивают, насилуют, самого ценного лишают!

— Ах ты…

— Что происходит⁈ — в темницу влетел матон, карауливший неподалёку.

— Нет, господин, ничего, ничего не… — запричитал разносчик, побледнев от страха.

— Что это? — матон уставился на фонарь с горящей оболочкой.

— Это? Это моё. По ночам здесь холодно и сыро, а это хоть немного греет. Но я кричал не поэтому. Вот, — я показал на тарелку с похлёбкой и хлебом, — понюхай.

Матон посмотрел сначала на меня, но я не отреагировал на пристальный взгляд. Тогда охранник переключился на разносчика. Тот низко пискнул, ещё сильнее побледнел и запричитал, что это не он, что он не хотел и вообще, это же ксат, зачем с ним возиться. Матон чуть подался вперёд на парня. Этого хватило, чтобы тот заткнулся, а сквозь закрытый рот отчётливо слышался стук зубов.

— Неприемлемо, — охранник закончил обнюхивать пищу. Делал он это всего лишь секунду, но и этого хватило, чтобы почувствовать запах мочи.

— Нет, простите, это не…

— Молчи, — матон строго посмотрел на разносчика, тот сразу заткнулся. Потом страж показал на принесённую еду: — Ешь.

— Г-господин, прошу, я…

— Ешь, — страж положил руку на рукоять меча намекая, что в третий раз он повторять не будет.

На глазах разносчика навернулись слёзы. Он посмотрел на меня с ненавистью. Перевёл взгляд на содержимое тарелки, сглотнули, заплакал, и с трудом съел содержимое.

— Ешь, — матон показал на стакан с водой и слегка влажный хлеб, ещё час назад бывший полностью сухим.

Вновь ненавистный взгляд, и вновь слёзы. Но и в этот раз разносчик справился, хоть и позеленел окончательно.

Удовлетворённо кивнув, матон заставил парня забрать тарелку со стаканом и вывел в коридор. Напоследок кинул мне, что всё исправится. И действительно, спустя несколько минут матон вернулся со свежей булкой белого хлеба, куском сыра, небольшим кувшином и кружкой. И тряпкой, которой он сначала протёр табурет, а только потом разложил на нём еду.

— Нож есть?

— Есть.

— Значит всё исправлено, — он уже было хотел уйти, но вновь посмотрел на фонарь. — Что это?

— Фонарь. Как я и сказал, по ночам здесь холодно. Я не собираюсь ничего делать, вас и так много.

Мои слова матон обдумывал ровно секунду, на потом кивнул и вышел за дверь. Этим он подтвердил догадку, что я у стражи на особом счету. Но, так или иначе — сегодняшний день не самый удачный, если так подумать. Мало того, что привлёк к себе ненужное внимание, так ещё и следующие разносчики уж точно устроят мне подлости. Обидно, но это уже неважно: принесённой булки для подкормки голубей хватит на оставшиеся дни, а есть я буду розовые коробочки. Ещё и орех от древня остался, так что от голода не умру.

На всякий случай я полез в рюкзак и пересчитал запасы. В итоге на завтра у меня две коробочки и орех: лучше за день до «турнира» восстановить силы. И перед церемонией ещё одну коробочку съем, чтобы не чувствовать голод.

Прикинув, что это самый подходящий план — я убрал булку под кровать, быстро умял сыр, удивился практически безалкогольному вину в кувшине и вернулся к учёбе. Чтобы вечером, за пять минут до прихода Хубара — закрыть книгу и удовлетворённо улыбнуться. Текст заклинания расшифрован. Повезло вспомнить одно из слов, которым Налдас обучал меня на корабле. С магическим кругом и печатями тоже всё понятно, и я не боялся ошибиться в их начертании. Оставалось разобраться с характеристиками.

— Я наслышан о происшествии. Надеюсь, глупость одного не отразится на всех? — спросил Хубар, когда в темницу внесли стол и расставили сегодняшний ужин. Хлеба, ломтей вяленого мяса и сыра оказалась намного больше, чем в прошлые разы.

— Это ведь не ты уговорил дурака так поступить? — я придал голосу немного мягкости.

— Нет. Это только его беспокойные мысли, и только его.

— Тогда в чём твоя вина? Или ты думаешь, что по одной дурной овце следует судить обо всём стаде?

— Иногда волк всю ночь будет грызть овец, пока не истребит их всех.