щеткой по блестящим каштановым волосам, стриженым под Мирей Матье и на секунду поймала свой взгляд в зеркале — тревожный, даже, вроде, испуганный, как перед выходом на сцену. А причина — девочка — Лешина дочка, дитя его романтической любви. Какая она? Да уж не лысая же — значит заколки сгодятся — Катя сплюнула через левое плечо и подмигнула своему изображению: «Все будет ОК, крошка!»

А когда издали в толпе пассажиров, прибывших с Московским рейсом, увидела возвышающуюся над другими темноволосую голову Алексея и рядом с ним некрасивую высокую девочку, глядящую исподлобья, враждебно и настороженно, подумала: «Рано праздновать победу, Катерина…»

По дороге домой в «Жигуленке» первой модели, трухлявом старичке-десятилетке, купленном Алексеем по дешевке с неожиданного постановочного гонорара, девочка не то чтобы дичилась или стеснялась Катерины — она просто не реагировала на все ее попытки растормошить и разговорить гостью. «Естественно, — думала Катя, — девчонку от матери оторвали и чужую тетю подсунули рядом с отцом. Кто я ей, интересно мачеха? Ужас какой! Вот она ежом свернулась и переживает…» Вика сидела рядом с Алексеем ссутулясь, не проявляя интереса к дороге и спутникам. Из-под нахлобученной до бровей вязаной шапочки падала на спину толстая рыжеватая, туго заплетенная коса с атласной коричневой лентой. Глубоко посаженные нерадостные глаза смотрели упрямо в одну точку поверх приборной доски, губы поджались как у ворчливой, обиженной старухи.

Жигуленок свернул на какую-то незнакомую дорогу и вместо центра они попали в район старого пригорода, идущего вдоль берега. Алексей уверенно разворачивал автомобиль в узких улочках и вдруг вырулил на небольшую площадку между заброшенными складскими строениями и гаражами. Старые каштаны, чудом уцелевшие среди индустриальных строений эпохи зарождения российского капитализма, подступали к самому краю, где за остатками кирпичных стен резко спускался к воде крутой берег. А в распахнувшейся неожиданно прорехе развалин переливалось синью, шумело море. Алексей направился к развалинам, девочка последовала за ним, а Катя уже, было, открывая дверцу, осталась сидеть в машине. Она увидела, как Алексей вспрыгнул на обломок стены и подал руку дочери. Та вмиг оказалась рядом, и вдвоем они стали карабкаться по крошащимся камням с легкостью и безрассудством детей, не замечающих опасность. В горле у Кати застрял предостерегающий крик, она замерла, боясь спугнуть смельчаков забравшихся на самый верх развалин. А те стояли обнявшись, наедине с небом и морем, а ветер, казавшемся особенно пронизывающим из прогретого нутра машины, трепали полы Алексеева плаща, который он, как всегда, не удосужился застегнуть.

О чем говорили они, или просто молчали — два человека — большой и маленький, поддерживая и согревая друг друга над катившим сизые волны морем?

У вернувшейся в машину Виктории были другие глаза — дерзкие и азартные — отцовские.

— Мы приедем сюда еще, пап? Море такое сильное…

— Тетя Катя, — неожиданно бодро обратилась к притихшей женщине Вика, — а вы какую-нибудь песню про море знаете?

— Очень даже много. Море-то огромное и всем, на него глядя, петь хочется. Тебе какую — старинную или новую?

— А ту, что Утесов пел: «…в цветущих акациях город…»

— «У Черного моря…» — подхватил Алексей. Катя взмолилась:

— Алексей Остапович, выйдите из хора! Ты знаешь, Вика, твой отец единственный человек из всех, кого я встречала, в исполнении которого невозможно узнать даже самого простенького и популярного мотива.

— Вот и неправда! У меня свой репертуар и в нем я неподражаем. — Он приосанился и затянул на полном серьезе: «Цветы роняют лепестки на песок…» Катин уверенный голосок помог справиться с мелодией, Вика захлопала в ладоши:

— Еще, еще! «Живу без ласки…»

Горланя от всей души, они подкатили к дому, где у подъезда, ловко пасуя о стену футбольный мяч, поджидал Максим. Уже выбираясь из автомобиля, Катя с Алексеем дотягивали «Всегда быть в маске, судьба моя!» В доме Катя засуетилась, накрывая стол.

— Давай, Вика, выгружай быстренько все из холодильника, раскладывай в салатницы, — попросила девочку, и та все аккуратно, без лишних вопросов выполнила. Катя косилась на гостью, расставляющую тарелки, и думала: «Да не такая уж она и дурнушка. Ножки длинненькие и золотистые кудряшки у висков!» Потом спохватилась, принесла свой подарок:

— Смотри, Вика, у меня кое-что для тебя имеется. Это сейчас очень модные заколки, если волосы распустить и с двух сторон подколоть, бусинки будут как бубенчики. Давай попробуем!

— Маме нравится, когда у меня аккуратно заплетены косы. А всякие штучки пластмассовые — это вообще дурной вкус.

…Детям отвели отдельную комнату, служившую спальней, а в столовой разложили на ночь софу. Алексей застал Катю на кухне, наводящей порядок в шкафу с излишней старательностью.

— Катя, я должен с тобой поговорить, — начал он таким тоном, что Катя выронила банку с корицей. Она сразу поняла о чем пойдет речь: о разлуке. И оттого, наверно, что часто в отсутствии Леши воображала себе этот разговор, никак не могла ухватить сейчас суть его слов. А ухватив, оторопела. Алексей говорил о том, что не имеет права обременять Катю двумя взрослыми детьми и предлагал перебраться в цирковое общежитие, предоставив Катерине возможность «нормально устроить свою жизнь».

— Значит, ты меня отпускаешь… — коротко подвела итог его монологу Катя. И замолчала, не в состоянии разобраться в нахлынувших на нее чувствах: злости на Евгению, повесившую дочь на шею отцу, на Алексея, защищавшего поступок бывшей жены и одновременной жалости к этому удивительному мужику, взвалившему на себя бабью долю.

Больше всего, конечно, было жаль себя, и Катя заплакала над рассыпанной, иноземным счастьем пахнувшей корицей, подгоревшей чугунной утятницей, над своим обоженным еще вчера в хозяйственной спешке, заклеенный промокшим пластырем пальцем, над ненужными Вике заколками и всеми мелкими, злобными мелочами, что оставляют на теле жизни кровавые отметины.

Тяжелая волна неказистых, недобрых событий вдавливала ее в старость, в болезни, в одиночество, страх, а маленькие цепкие, ядовитые пустяки разрушали исподволь тяжким трудом отвоеванное благополучие. Ей хотелось кричать, обвинять, ранить… Но Катя была сильной девушкой, прошедшей суровый тренинг сиротской биографии — она смолчала, придавив свою боль. Леша обнял ее, тряс, тормошил, заглядывая в глаза:

— Да что с тобой? Ну скажи что-нибудь! А она молчала, впав в оцепенение. Минуту, две…

Слезы еще не высохли на щеках, скатываясь к остренькому с ямочкой подбородку, а в голубых глазах засветилась детская радость:

— В театре к новому году будут квартиры распределять… Нам полагается трехкомнатная, если бы, конечно, — Катя с вызовом посмотрела на Алексея: — Если бы мы были семьей…

В конце ноября в районном ЗАГСе был зарегистрирован брак Екатерины Шубиной и Алексея Козловского в присутствии свидетелей и