– Мириам, прости, если тебя это задело.

Мириам кивнула Еве, вновь показывая, насколько плохо у отца получалось извиняться.

Огонь костра неровно освещал папино уставшее и поникшее лицо.

– Что ты хочешь от меня услышать?

Мириам не сводила глаз с огня.

– Это немного не так работает, – ответила она. – Не существует никакой тайной волшебной фразы, которую я сейчас от тебя жду. С какой вообще стати я должна за тебя придумывать извинения самой себе?

Отец начал тихонько всхлипывать под треск костра. Затем он встал, пожелал всем спокойной ночи и ушел куда-то в темноту.

– Догони его! – сказал Джош, обращаясь к Мириам.

Но Мириам была тверда в своей позиции:

– Я не подписывалась его утешать.

– Какая же ты все же мерзкая, – покачал головой Джош.

– Нет ничего мерзкого в том, чтобы обличать чужие мерзости, – спокойно ответила Мириам.

– Но ведь это было давным-давно! Пора бы уже забыть о том случае, нет?

Мириам подкинула еще пару веток в костер.

– Единственное, что хоть как-то помогает мне поддерживать отношения с отцом, это возможность говорить ему о том, насколько он невыносим.

На первом же сеансе, на который мы пришли с Евой, делавший «работу» мужчина попросил ее сыграть роль его матери. Она, как выяснилось, проколола цервикальный колпачок, чтобы забеременеть и женить на себе своего любовника. Но едва она забеременела, он ее бросил. Отчаяние сподвигло ее выйти за другого, чтобы тот помог ей растить ребенка. Мужчина, который рассказывал обо всем этом, ненавидел своего отчима всей душой и злился на мать за ее неспособность защитить от него своего сына. Отчим, оказывается, был немцем и симпатизировал нацистам. В результате тот мужчина все время кричал на Еву:

– Из-за тебя меня усыновил нацист! Из-за твоего страха перед одиночеством у меня нацист вместо отца!

Ева стояла на виду у всех в клетчатой куртке и джинсах, нервно сцепив руки перед собой и глядя широкими глазами на орущего на нее человека.

По окончании сеанса всех участников освободили от их ролей, и в какой-то момент координатор спросил у Евы ее мнения о ее роли.

– Я чувствовала себя так, словно всю жизнь провела с отвратительным человеком ради того, чтобы помочь своему сыну, что я все это делала ради него. И что все это не помогло, что я потратила эту жизнь впустую.

Ева плакала, но уже от своего лица.

– Это ведь так просто, – всхлипывала она, – Просто подумать о том, чтобы сделать кого-то счастливым. И о том, что ты всегда мог сделать счастливее всех вокруг, делая счастливее самого себя!

Со всех сторон от меня раздавались звуки вытаскиваемых из упаковок бумажных носовых платков.

На третий день нашего пребывания в лагере, пока я был на собрании до сих пор поглощенной конфликтом отца и Джо мужской группы, Ева отправилась в женскую. После собрания мы с папой отправились к «столовой», и я поднял тему образования Джоша:

– Поверить не могу, что Джош собирается получить аж два диплома. Он же всегда ненавидел школу! Да и вообще, это, должно быть, дико сложно – получить хотя бы два диплома!

– Ну да, – отстраненно ответил отец, – у Джоша отличная зрительно-моторная координация.

Я сначала хохотнул, решив, что отец так смеется над самим собой и над тем, как всегда говорил, когда мы с братом были маленькими: «Майкл у нас писатель, а у Джоша отличная зрительно-моторная координация». А потом я понял, что отец говорил абсолютно серьезно.

– Погоди, ты не шутишь? – уточнил я.

Папа все еще выглядел отстраненным, словно размышлял о чем-то другом.

– Я сказал что-то, похожее на шутку?

– Ну, в ответ на мои слова о том, как я удивлен тому, что Джош собирается получать второй диплом, ты сказал, что у него отличная зрительно-моторная координация.

Отец лишь пожал плечами.

– Да ладно тебе, ты сам прекрасно знаешь, что я имел в виду.

– Нет, не знаю, – возразил я. – Какое отношение зрительно-моторная координация имеет ко второму диплому?

Отец помахал руками, изображая нечто вроде жонглирования.

– Ну, знаешь, работа в лаборатории, все такое – пригодится.

– То есть, ты считаешь, что Джошу удастся получить второй диплом в области науки по той причине, что он хорошо умеет жонглировать пробирками?

– Я просто сказал, что у него отличная зрительно-моторная координация, – ответил отец. – Я не говорил, что это необходимое качество для получения научного диплома – это уже твоя собственная интерпретация моих слов.

– Я только что спросил, какое отношения зрительно-моторная координация имеет к химии, и ты ответил, что она может пригодиться для работы в лаборатории и изобразил жонглирование пробирками! Почему ты просто не можешь этого признать?

– Прости, но я не знаю, что тебе ответить, – сказал папа. – Ты несешь какую-то ерунду. Я вообще не понимаю, какую мелочь ты пытаешься мне доказать. Только зря время тратим.

Я посмотрел вверх на кроны деревьев и заметил один-единственный дрожащий листик – все остальные вокруг него были абсолютно неподвижны. Очевидно, в него подул крохотный, но мощный порыв ветра. Я хотел было обратить на это внимание отца, но тут листик все же оторвало от ветки и унесло прочь.

– Так что, как Еве лагерь? – поинтересовался отец как ни в чем не бывало.

– Думаю, все еще пытается привыкнуть, – ответил я.

– Я смотрю, у вас прямо все серьезно, – отметил он.

«Серьезно» – безрадостное слово, и оно совершенно не подходило для описания нас с Евой. И в то же время «серьезно» – это было еще мягко сказано: я и представить себе не мог отношений более серьезных, чем наши с ней. Я выпалил что-то вроде:

– Да, мы любим друг друга.

– Ну-ну, – ответил папа. – А ты не думал, что тебе рановато обзаводиться собственной семьей?[68]

– Мне двадцать пять лет. Начиная с какого возраста, по-твоему, обзаводиться серьезными отношениями – нормально? – спросил я.

– Мне просто кажется, что ты еще слишком юн, – ответил отец.

Мне сразу вспомнились все наши с ним разговоры по дороге в синагогу и обратно.

– Мнение о том, что тот или иной человек слишком юн, чтобы обзаводиться семьей, необходимо подкрепить определением надлежащего возраста, – рассудил я. Мы проговорили в таком ключе еще пару минут, но никакого точного возраста отец так и не назвал.