Валя с Леной не возразили, и Ваграм продолжал: «Конфликтов меньше было. Ты вот что думаешь, в Советском Союзе армяне с азербайджанцами мирно жили? Если так думаешь, то ничего не знаешь. Но боялись воевать, до больших конфликтов не доводили. Потому что арбитр был. А сейчас довели уже до того, что никакой арбитр не поможет. А ведь армянам нельзя воевать, потому что их мало».

Валя уже несколько раз в течение разговора кидал взгляды на Лену, показывая, что пора собираться. Сейчас, поймав паузу в монологе, они ещё раз переглянулись и одновременно поднялись из-за стола. Ваграм не стал удерживать, только, прощаясь, сказал: «Я действительно рад был вас видеть. Вас как будто Бог ко мне сегодня привёл. Извините, если что не так говорил. Я сегодня весёлый. А русских мы уважаем, с русскими мы братья».

Он категорически отказался отпускать Валю с Леной пешком и настоял на том, чтобы Левон подвёз их до машины. На обратном пути в город Шажков был задумчив.

— Ты в Армении был? — спросила его Лена.

— Нет, только в Грузии, до Армении не доехал. А что?

— Ваграм так живописно рассказывал, что мне захотелось в Армению.

— К Ваграму в гости?

— Да нет, просто так, самим.

— Да. Ваграм-Ваграмчик, Левон-Левончик… — задумчиво проговорил Валентин. — Армян мало, поэтому им нельзя воевать. А русских много.

— Валя, он, мне кажется, ничего такого не хотел сказать.

— Да нет, конечно… Ты вот тоже могла бы рассказать про свои Боровичи так, чтобы туда захотелось поехать. А не рассказываешь.

— Так поехали, я тебе на месте покажу.

— И кафе «Боровичи» мы с тобой в Репино не открываем, — не слушая Лену, продолжал Валентин, — а ходим обедать в «Дилижан».

— Может, пирожковую открыть? У меня мама пирожки вкусные печёт. С рыбой.

— Неспособны мы. «Специалисты», одно слово.

— Зато на многое другое способны, — произнесла Лена с неожиданным упрямством.

Валентин поглядел на неё с поощрительной улыбкой. Она не улыбнулась в ответ, а задумалась, собрав морщинки на лбу, потом покачала головой и вдруг сказала, как выдохнула: «Как мне хорошо с тобой, если бы ты знал!»

Это вырвалось у неё так неожиданно, прозвучало так по-женски естественно и мудро и (как показалось Шажкову) было столь прекрасно, что Валентин не нашёлся, что ответить, а лишь глуповато спросил: «Так ты меня простила?»

— Мне не за что тебя прощать, — быстро ответила Лена. В её голосе слышалось волнение, и он теперь, как и раньше, звучал волшебным инструментом. — Давай больше не будем об этом. На самом деле это я у тебя должна прощения просить, и у Бога тоже.

В первых числах декабря Шажкову позвонила выпавшая на несколько месяцев из его поля зрения Совушка Олейник. Её звонок пришёлся на время лекции и был обнаружен Валентином, только когда он в восьмом часу вечера вышел из университета, пройдя наискосок мёрзлый бесснежный газон, сел в машину и, ожидая, пока прогреется мотор, стал листать список пропущенных вызовов. Сам факт того, что Совушка позвонила ему, обрадовал Валентина, как будто он получил весточку из далёкого и счастливого прошлого.

К началу зимы Шажков чувствовал себя не по сезону усталым и не в форме. Хотя он (как ему верилось) почти урегулировал свои отношения с Леной, и в их дом после поездки в Репино вроде бы вернулись спокойствие и вдохновение, раны от предыдущих ссор только начали зарастать, и всё казалось пока зыбким и неустоявшимся. Кроме того, Валентин боялся, что притихшая в нём ревность никуда не делась, а притаилась глубоко внутри, ожидая своего часа. А что это будет за час и что может стать причиной нового пробуждения ревности, Шажков не знал, и это беспокоило его. Лена больше не давала ни малейшего повода, а после того, как она порвала сим-карточку с номером, на который приходили звонки от «хахаля», Валентин успокоился и по поводу её телефона. Его вид на столе больше не вызывал ускоренного сердцебиения и желания швырнуть аппаратик в окно.

Настроение у Шажкова при этом оставалось неустойчивым и колебалось от абсолютно счастливого и беззаботного до почти безнадёжно упаднического. В последних числах ноября на несколько дней в Петербург пришла зима, и Лена с Валей обновили лыжню на островах. Лена оказалась хорошей лыжницей и выглядела здорово в белых брюках, замечательно преподносивших её тонкую как хлыстик фигурку, и в красном свитере, подчёркивавшем скромные формы её груди. Валентина в который раз восхитило сочетание в ней детской открытости и стремительности с грацией и выдержанностью пробудившейся женственности. В тот день Валя чувствовал себя абсолютно счастливым, как в первые месяцы их знакомства.

Через пару дней снег исчез так же быстро и неожиданно, как появился, уступив место морозу, тут же превратившему непокрытую землю в камень и сковавшему лужи толстым льдом с белой бахромой по краям. Раскрывшаяся было навстречу Валиному счастью Лена вдруг показалась Шажкову чрезмерно весёлой и игривой, а её положительная энергия представилась вызванной внешними по отношению к ним двоим причинами. Вот в таком противоречивом душевном состоянии находился Валя Шажков, когда в морозный вечер, сидя в прогревающемся автомобиле, нажал в своём мобильном телефоне на кнопку «ответить» и через секунду услышал в трубочке бархатный Совушкин голос, от которого защекотало в спине: «Алё. Это ты, Валюша? Здравствуй».

Будто опасаясь, что Шажков возьмёт да и повесит трубку, Совушка стала быстро говорить, не давая себя прервать, о том, что у неё к Вале есть интересное предложение не личного плана, что ей к тому же нужно посоветоваться с ним и насчет её собственной жизни, о том, что она нашла новое местечко, где готовят вкуснейшие алкогольные коктейли, словом — заинтересовала Валентина на сто десять процентов, и под конец длинного и содержательного монолога предложила встретиться в баре «Колибри» на Петроградке. Форма одежды — фантазийная.

Валя по мере того, как она говорила, подкидывая новые и новые завлекалочки, чувствовал себя всё более и более расслабленным и в конце концов предложил не откладывать встречу, а «провести её завтра в шесть в установленном месте с единственным условием — без третьих лиц».

— Я лично выброшу за дверь хоть самого президента страны, — пообещала Совушка, — если он будет мешать нам общаться.

На следующий день Валя достал свой богемный красный пуловер, обмотал вокруг шеи зелёное кашне и в таком виде появился в баре «Колибри», легкомысленно оформленном под джунгли, с водопадиками воды, струившейся с каменных горок и стилизованных скал, с колониального вида массивной деревянной стойкой и столиками, уютно прятавшимися в зелени тропических растений, столь похожих на настоящие, что Валентин долго мял в пальцах шершавый зелёный листик, пока не понял, что он целлофановый.

Лене Валя сказал, что идёт на встречу с клиентом, и она обрадовалась — в надежде на то, что нестандартный богемный выпивон поднимет настроение её возлюбленного. Провожая, подала пальто, поправила на шее кашне, а Шажков, избегая её волшебного взгляда, посмотрелся в «эрмитажное» зеркало и прислушался к себе: есть ли угрызения совести? С некоторым удивлением отметил, что нет. Нет — и всё тут.