у него друзей там не осталось?

…

— В Греции тебя в розыске пока нет — пока. В России ты в розыске — сбежал из-под подписки. Варианта два. Первое — я в рекордные сроки инициирую запрос от российской прокуратуры, в котором тебя называют скрывшимся от правосудия. При этом, о том что срок давности по твоему делу давно и безнадежно истек мы вспомним не раньше, чем твой самолет приземлится в Москве и ты не начнешь сотрудничать. Но вспомним рано или поздно. И второй вариант.

…

— Мы убираем тебя из розыска, а вот греческая сторона тебя сильно начнет хотеть. Например, допросить в связи с теми беспорядками, которые вы устроили в Афинах и Салониках. Россия про тебя забывает, у тебя гражданство Греции и Сербия выдает тебя Греции. Как ты думаешь, сколько ты проживешь в греческой тюрьме? Ты ведь знаешь, что случилось с Холодовским, верно?

…

— Подумай. И хорошо подумай. До завтра.

…

Но не успели мы дойти до машины — как за нами выбежал один из тюремных офицеров.

— Паны! Паны[30]!

…

— Заключенный рус сбесился! Вас требует назад!

…

Козлакис обломался быстрее, чем я думал. Впрочем, следовало ожидать. Серьезной тюремной школы он не прошел — так, мошенник.

— Если я буду говорить, какие у меня гарантии?

— Смотря, о чем ты будешь говорить. Точнее, о ком.

…

— Меня Иваниди интересует.

Козлакис аж затрясся

— Про Иваниди говорить не буду. Если про него заговорить, недолго проживешь.

— А мне другое не интересно. И я же про него говорю. И живой.

Козлакис посмотрел на меня

— Вы другое дело.

— Это почему?

— Он с ментами старается не связываться. Не любит проблем. А я — кто?

— Хорошо. Бывай.

— Стой!!!

Я остановился

— Мне надоело туда сюда скакать — я тебе что, попугай? Давай решай. Мужик ты или нет?

— Про Иваниди говорить не буду.

— Опять двадцать пять.

— Но я расскажу, что знаю о его планах! Так пойдет?

— Каких планах?

Я включил запись в телефоне, незаметно для Козлакиса

— Давай, по порядку, что он задумал.

…

То, что рассказал Козлакис — было важно для сербов, и я не стал утаивать. Быстро собрали совещание, председательствовал замминистра. Присутствовал и командующий жандармерией — то же что у нас Нацгвардия.

Запись проиграли в полной тишине. Послушать было чего.

Тридцать шесть минут.

Когда запись закончилась, я поднял руку, прося слова

— Господа. Прежде чем принимать решения, хочу предупредить сразу, Козлов — Козлакис — ранее дважды судимый. Мошенничество. Тем не менее, есть основания ему верить.

— В целом, похоже на правду — сказал командующий жандармами.

— Первый акт этого действия уже произошел. Второй — это провокации на границе с Македонией. Третий — Босния.

— Да… — сказал один из участников совещания — русы…

— Эти люди не русские — сказал я

— Надо проверить, была ли такая закупка на Заставе. И если была…

…

Ночной Белград — намного лучше дневного…

Ночь скрывает потрепанность и старость многих зданий, Белград загорается огнями. На Дунае — прямо на воде гремят дискотеки. Молодежь отрывается, знакомится, тусуется…

Двадцать лет назад Белград был совсем другим. Чтобы увидеть каким именно — надо смотреть не современное мыло типа «В краю молока и меда», сценарий которого написала Анжелина Джоли. Посмотрите, например Раны — девяносто восьмого года. Или Вуковар. В тех фильмах — правда. О боли, о крови, о потерянности, о разочаровании. Правда, о которой мы поспешили забыть.

Но молодежь клубится и танцует, не понимая, что есть такие, как Никифор Иваниди. Упыри, которым то ли просто скучно, то ли они не могут иначе, как волк не может не есть мясо. И есть те, кто готов за ним пойти… вот возьми десяток тех пацанов, что сейчас обнимают девчонок на палубе, дай каждому по автомату и скажи — иди! Ратуй[31]! За великую Сербию. За великую Хорватию. За великую Албанию. За великую Македонию. Сколько из них пойдет? Спорим, что больше половины?

Оставит эту ночь, этот Дунай, это море огней, это веселье — и пойдет к соседу. Убивать.

И пока все так — у Никифора Иваниди всегда будет в достатке пушечного мяса…

Я смотрел на все на это с балкона отеля Белград — некогда одного из символов города, построенного в шестьдесят седьмом году для высшей партийной номенклатуры. Ох, сколько видели эти стены. От маршала Тито до натовских бомб — и все за жизнь одного поколения…

А сейчас отель — как живой динозавр, совершенно не уместен в городе дешевых студенческих хостелов…

Я вдруг осознал, что тот звук, который я слышу — это звук телефона. Я бросил его на кровать, и он звенел.

Прошел в комнату, посмотрел — номер незнакомый. Местный, не Москва.

— Волков…

— Пан пуковник… мы просим вас срочно приехать в МВД. Машина за вами вышла.

Первое что я подумал — в тюрьме убили-таки Козлакиса. Больше и думать было нечего. Твою мать, быстро как добрались…

С..а.

— Что произошло?

— Беда у нас. Большая беда…

За некоторое время до этого. 12 апреля 202… года. Босния и Герцеговина. Сараево

Сто третий троллейбус — да, в Сараево они сохранились — повезет вас не просто в другой город — в другой мир. Он — как Харон, перевозит вас из мусульманской в сербскую часть города. Там — люди тоже живут в Сараево и платят за пиво в пивняках теми же деньгами — но именно в сто третьем троллейбусе чувствуешь ту границу между мирами, тот разлом, который за двадцать лет мира не стал меньше. Ты садишься в одной стране, а выходишь в другой. И хотя в Сараево никогда не пытались построить стену как в Берлине — эта стена существует в головах у людей. И разрушить ее — не в пример сложнее, чем берлинскую…

Восточное Новое Сараево…

Новый район, построенный при Тито в стилистике техномодерна. Бетон стен и кое-где отметины от попаданий пуль — они все еще сохраняются по городу, и видит Бог, с того раза никто и ничему не научился. Надписи баллончиком на стенах — Крым это Россия, а Косово это Сербия. В магазинах книги типа «Восток — Запад: тысячелетняя война». Полно скучающих мужиков в пивняках — работы мало, Босния одна из самых нищих и безработных стран в Еврозоне. В мусульманской и хорватской частях — безработных отнюдь не меньше, а книги в магазинах — ничуть не умнее.

Никто, ничего так и не понял.