Этот момент я помнила относительно хорошо – кто-то пальнул из-за ворот.

– Кто… стрелял?

– Бойцы «Квадрона». – Голос с кресла звучал глухо. – Ларден подписал приказ о твоем «дезертирстве», чтобы развязать руки для полновесных боевых действий. Бить на поражение приказали нас обоих.

Вот как… Все-таки я дезертир. Плевать и на это тоже. На долги, на незаработанные деньги – все планки в моей голове шатались. Я откуда-то знала, что уже не заработаю на выплату долга, не верну деньги. И до рудников тоже не доеду – они мне не нужны. Как и многое другое. Неясно только, зачем меня каждый раз вытягивают, когда пытается забрать смерть?

Я выздоровею сейчас для чего? Чтобы снова искать смыслы? Чтобы жить тем, кто сейчас находится в кресле, а после уйдет, чтобы не вернуться? Как же мне надоело ходить по этому кругу.

– Почему… – поинтересовалась я хрипло, – почему меня никто не спрашивает? А мне нужна эта… ваша помощь? Каждый раз вы решаете… за меня…

Я резко потянулась к ножницам, которые лежали на прикроватной тумбе, – просто мимолетный псих, неадекватность, желание срезать эту трубку нахрен. Человек, по чьему нутру проехались тракторные гусеницы, не может быть адекватным. Арид среагировал мгновенно – в одно движение подкатил кресло с собственным задом к кровати, мою руку с ножницами зажал своей очень быстро. После ножницы аккуратно вытащил, кулак, в котором держал мои пальцы, так и не разжал. Думал, я глотку себе ими перережу? Если я и уйду отсюда, то не под его взглядом, настолько сильно я себя обижать не буду.

– Джейн… Ты сильнее… этого.

Какие хорошие слова. Правильные. Напугался?

– Сильнее чего? Думаешь, я неубиваемая? Непотопляемая?

– Тебе больно. Из этого состояния всегда хочется уйти «коротким» путем.

«Короткий» мне уже обрубили. Я выйду по длинной петле, чтобы снова к нему прийти, возможно. Просто потому, что силы жить я буду копить очень долго.

Псих всегда рвется наружу, когда под ногами нет земли, когда нет опоры, когда ты больше не знаешь, на чем стоять.

– Что ты знаешь… о боли?

– Я знаю… кое-что.

Хорошо, что он не сказал «знаю всё» – выбесил бы еще раз. А так прозвучало, будто командиру тоже бывало больно. Этот его ответ зашел в правильный сегмент меня.

Он так и держал мою руку в своей. Куда-то далеко делись ножницы.

– Обещай, что никогда не причинишь себе вреда.

– Обещай, что уйдешь навсегда и никогда не вернешься.

Хватит с меня мужчин, надежд, иллюзий, шансов. Почему нам всегда так хочется быть счастливыми с кем-то?

– Я уйду. Я обещаю.

Тяжелый ответ, глухой. Конец фразы про «обещаю больше не вернуться», однако, был скраден. Хитро.

– Обещаю себя не калечить.

«Сегодня». Я тоже не буду говорить лишнего, потому что тот, кто сейчас здесь, завтра уйдет. Или уйдет к вечеру, или через час. Ему станет плевать на мои обещания.

Арид, конечно, тоже заметил куцую фразу. Качнул головой.

– А ты упертая.

Еще бы. Даже дохнуть я буду, как боец, но уже не как «девочка».

Он поднялся с кресла, пошел в сторону кухни.

– Я сварю кашу.

– Я не буду её есть.

Я вообще не хотела есть.

– Будешь.

Он умел говорить таким тоном, что выбора «есть» или «не есть» не оставалось, и потому я процедила сквозь зубы.

– Командир своих никогда не бросает? Заботливый, да?

– Иди в задницу.

Прозвучало беззлобно.

(Асия – Как ты там)

Спустя полчаса он стоял передо мной с тарелкой. И мне хотелось вышибить её из его рук. У меня не было сил, но хотелось изогнуться змеей, подняться с этой сраной постели, выставить Арида за дверь, хлопнуть ей перед его носом.

– Сам её ешь…

– Хочешь, чтобы я ушел? Восстановись. Начни ходить.

Я знала этот непримиримый тон. И стало ясно, что бороться с ним сейчас у меня сил нет, их просто ни на что нет. Даже, наверное, на то, чтобы без его помощи дойти до туалета. Хорошо, я сдамся. Сдамся сейчас. Буду открывать рот, буду глотать таблетки, терпеть смену игл от капельницы. И молчать. Помогать ему ухаживать за мной раненой, лечить, не буду ставить палки в колеса. Просто потому, что руки уже не держат палки, потому что трясутся немощные пальцы.

Кашу он сварил хорошую, на молоке. Бросил сверху кусочек масла. Кормил сам с ложки, потому что двигать раненой пулей рукой было сложно, вторую было не согнуть из-за иглы. Меня усадили повыше на подушку во время обеда и сдвинули обратно вниз по завершении.

Спустя еще сорок минут он сообщил о том, что должен уйти по делам.

– Скажи, что ты не попытаешься встать. Я вернусь через несколько часов. – Арид стоял у моей кровати колоссом. – Не попытаешься свалить из этой квартиры, не попытаешься причинить себе вреда.

– Иди.

– Дэйзи…

Он умел быть настойчивым. А мне, глядя на его красивое лицо, хотелось вывалиться в окно. Или хотя бы оказаться на вершине очень далекой отсюда горы. Чтобы только ветер, закатный свет, далекое солнце и качающиеся в персиковом вечере цветы. И так целый год кряду.

– Занимайся делами.

– Или ты обещаешь, или я буду вынужден тебя приковать.

– А ты любишь это дело, я знаю.

Я полагала, что он разозлится, сделается жестче, но ошиблась. Арид сделал то, от чего у меня кровь вскипела и застыла в жилах одновременно, – он сел на мою кровать. И придвинулся.

– Может, мне попросить ласково? – спросил тихо. – Я умею…

Слишком близко его лицо, и совсем некстати так тепло, так ненавистно гладит щеку его рука. Нечестно. Ну почему сердце не умеет кусаться?

– Мне сказать тебе «пожалуйста»?

Он наклонялся всё ближе, а мне не хотелось проверять, случится ли поцелуй, – так нельзя. Не после фразы «останься капралом». А нечестные приемы… Ладно, хорошо, он выиграл.

– Я обещаю лежать. Попробую поспать.

– Молодец.

Хорошо, что он отодвинулся. Дьявол во плоти, сволочь. Нельзя давить туда, где больно, нельзя использовать открытые раны для выгоды.

Он уже стоял у двери, когда я не удержалась, позволила извергнуться внутреннему вулкану.

– Ты засранец, знаешь об этом?

– Знаю.

– Зануда. Сраный педант. Душнила.

– Точно.

Мои слова – как надувные мячики для бетонного волнореза.

– Уходи и не возвращайся!

Арид взглянул коротко.

– На ужин овощи.

Блядь, это он неубиваем. Мне его вес не поднять и не выдержать, я разбилась о тот же волнорез.

Он почему-то стоял у открытой двери, не выходил за неё, смотрел. Просто на меня и просто дольше, чем было нужно.

– Что ты собираешься делать?

Там, снаружи.

Качнулись широкие плечи – мол, то, что умею делать лучше всего.

– Убивать.

Он сказал это легко, почти невесомо. Подмигнул и закрыл дверь.

Почему мне было тепло на душе? От него-дурака, от него – груженого нефтью танкера. От того, что он непотопляем и неизменяем. Никем, никогда.

(Dietmar Steinhauer – My Hachiko)

А кто, если не зануда, не педант? Как он затащил эту специальную кровать в мою небольшую квартиру, для чего? Для того чтобы по встроенным датчикам наблюдать состояние «пациента», следить без использования дополнительных приборов за давлением, пульсом. Экран, показывавший всё это, был повернут в сторону кресла – туда, где, по всей видимости, проводил большую часть времени, находясь рядом, Арид.

Я вздохнула и прикрыла глаза; не хватало шума леса за окном. Вида сосновых стволов, покачивающихся ветвей, крон. Как легко, однако, можно привыкнуть к природе вокруг. К солнечным пятнам на земле, к свежему кристально чистому запаху хвои по утрам. Скучалось по прогретой земле под подошвами, по ощущению того, как мягко тебя обнимает лето на пороге коттеджа…

Казалось бы, плохое время было, тяжелое. Тесты, испытания, «заложник», но я по нему, по этому времени, скучала. По чему-то внутреннему, незаметному, трепетному, ценному. И хотелось мечтать дальше. Представить, что случится в наших судьбах нужный поворот, что мы вернемся в лесной дом с Аридом вместе. Будем готовить завтраки по утрам, сидеть за тем самым темным дубовым столом, обсуждать грядущий или прошедший день, созерцать за окном грозы, слушать, как стучит по крыше дождь. Может, однажды я начну возить на те прекрасные поляны, которые успела заметить поодаль, йога-туры. Дожидаться приезжающих на автобусе девчонок, соединять их с природой через дыхание и несложные физические нагрузки, а на закатном свете провожать. Они в город – я в коттедж. Где уже ждет нехитрый, но вкусный ужин.

Мечтать хотелось, мечты не затыкались и не унимались.

Пока Арид тут, пока он близко, не мечтать не получится.

Постепенно закрылись глаза.