через поддон. – Дэвис сопровождает свои слова действиями.

С интересом слежу за мужскими движениям. С этой стороны Дэвис раскрывается впервые.

– Занимаетесь цветоводством?

– О, нет! Особенности моей работы предусматривают общение с разными людьми. – Детектив наполняет леечку водой и возвращает на подоконник, где она до этого стояла. – И леди в возрасте нередко, если не сказать, достаточно часто, делятся своими секретами. А запоминать всю информацию уже стало привычкой.

В моей голове мелькает картинка, как серьёзному детективу какая-нибудь милая бабулька подливает чай, пододвигает тарелочку с печеньем и рассказывает про полив комнатных растений. Отворачиваю лицо, но Дэвис замечает мою улыбку.

– Не смейтесь, Надя. Иногда самая незначительная мелочь, может оказаться важной деталью.

– Даже фиалки? – Я ставлю перед мужчиной чашечку чёрного кофе.

– Даже фиалки, – подтверждает моё неверие Йен. – Надя, вы меня спасли! – Дэвис втягивает носом аромат, и на его лице расцветает блаженство.

Он не торопится. Растягивает удовольствие, а я стараюсь ему не мешать. Рассыпаясь в благодарностях, Йен сам споласкивает и убирает чашку.

– А теперь вы скажете, ради чего всё-таки я вас спасала?

На секунду Дэвис зависает, а потом негромко, но искренне смеётся. И практически мгновенно становится серьёзным.

– Мне нужно, чтобы вы мне поверили, Надя.

– Вот как? И в чём же?

– Во всём. Это нужно не столько мне, сколько вам и Алексею.

При упоминании имени Лёши горькое чувство царапает душу.

– Надя, он был вынужден это сделать, – вступается Дэвис. – Поверьте, Алексей был категорически против.

– И кто же его заставил?

– Я.

– Вы?

– Да.

– Зачем.

– Есть вещи, которые я пока не могу раскрыть, но прошу поверить, что так надо.

– А что вы можете раскрыть?

– Хм. Мне нужно как можно скорее вытащить Марину Долгину из страны. Но она не так глупа, как оказалось. Поэтому это единственная возможность, которой она должна воспользоваться.

– Но неужели… – Упрёк застывает на моих губах.

– Всё верно. Если бы вы об этом знали, то Марина догадалась, что это, мягко говоря, подстава. Вы очень открыты, Надя.

– Но…

Я встаю и нервно передвигаюсь от стола к окну.

– А Алексей? Ему что-нибудь угрожает?

– Нет. Пока он находится в клинике, ему ничего не угрожает. Поэтому ответьте ему, что у вас всё в порядке, иначе его ничего там не удержит. А ему выезжать как раз не стоит.

– Хорошо. – Я облизываю пересохшие губы и ухожу в комнату в поисках телефона.

Дэвис оказывается прав – аккумулятор разряжен. Подключаю зарядное устройство прямо на кухне и проверяю входящие сообщения.

О, боже! Даже представить боюсь, как Лёша переживал всё это время.

– И ещё один момент. Ваша подруга догадывается о вашем положении? – вырывает меня из мыслей Дэвис, пока я набираю Лёше ответ.

– Да.

– Плохо. – Почему-то это расстраивает детектива. – А результат теста она видела?

– Нет. – Я отрываю взгляд от экрана. – Вы и ей не верите?

– Я верю только фактам. Но, сейчас мне нужно, чтобы была другая информация.

– Зачем?

– Чем меньше людей знают о вашем положении, тем лучше.

Дэвис берёт с подоконника тест, разрывает упаковку и включает воду. Кладёт на стол полоску с одной красной линией.

– Сделайте, пожалуйста, фото и отправьте его своей подруге.

Пристально смотрю на Дэвиса. Юльке я верю больше, чем ему.

– Надя, не стоит подвергать себя риску. Просто отправьте фото. А потом, когда уедете, можете ей всё объяснить.

– Уеду? – Я непонимающе смотрю на детектива.

– Мне бы очень не хотелось, чтобы с вами что-нибудь случилось.

– Вы меня пугаете?

– Нет. Теперь, когда ваше положение подтвердилось, я настоятельно рекомендую принять предложение вашей тёти.

Глава 30

Алексей

Извиняться перед Мартой я не стал. Пусть считает меня невежей. Главное, что теперь на любое своё действие она спрашивает моё разрешение. Если уже получала «нет», и в следующий раз задаёт вопрос снова, то хватает одного только взгляда.

Сержа это забавляет.

«Так вот как рождаются истории о суровой русской душе», – шутит он.

Мне же совершенно не до шуток. Душа у нас открытая, это климат суровый.

Занятия артикуляционной гимнастикой, лечебный массаж, плавание, аква-аэробика, лечебная ходьба и физкультура, психотерапия – это неполный список того, что есть в моём листе назначений. Всё свободное время я делаю дополнительные упражнения и практически не выхожу из тренажёрного зала, давая максимальную нагрузку на своё тело.

С речью сдвиги есть, но не такие быстрые, как мне хотелось бы. Приходится заново тщательно проговаривать каждый звук. И на некоторые уходит очень много времени. Я понимаю, что нужна практика, но заставить себя с кем-то «говорить» никак не могу, словно стоит какой-то невидимый барьер.

Ещё я безумно скучаю по моему ангелу. Надя делится, как проходит её день, рассказывает незначительные новости, присылает смешные видео с Вальтером, голосовые сообщения – их повторы я могу слушать бесконечно – но мне кажется, что она всё равно что-то не договаривает. Каждый раз, когда я порываюсь вернуться домой, убеждает, что стоит набраться терпения и пройти полный курс. Я с ней согласен, но чёрт возьми, как же тяжело, когда её просто нет рядом.

Я не сразу заметил, что Серж стал каким-то угрюмым. Он ежедневно интересуется моим здоровьем, но видеться мы стали гораздо реже. Честно говоря, я не придавал этому особого значения, считая, что тот занят по работе, пока в одно из своих посещений, Серж не попросил написать Марине.

Всё это время я старался не думать о женщине, из-за которой мне пришлось оставить Надю. В том состоянии, котором я был, я не смог бы противостоять своей законной жене. Именно желание вернуть речь заставило меня согласиться на эту долбанную реабилитацию. Молчать в суде – значит, заранее проиграть его, а этого допустить нельзя. Я ни минуты не хочу находиться с Мариной рядом, и даже ребёнок не сможет заставить отказаться меня от развода.

Я до последнего уверен, что Марина обманула, предъявив справку о несуществующей беременности, чтобы избежать развода. Зачем? Этого я не знаю.

Детектив тоже не даёт пока никаких объяснений. С вопроса: «Что сообщил Дэвис?» начинается любая наша встреча с Сержем. Дядюшка понуро качает головой, словно тоже лишён возможностей речи. Это означает только одно – никаких изменений. Серж показывал мне