празднование Рождества и еще больше – на отмечание наступающего нового 1840 года. В некоторых домах ему встречалась миссис Бернэм, и тогда они сдержанно раскланивались, как едва знакомые.

Однако ее присутствие заставляло быть начеку: Захарий знал, что украдкой за ним наблюдают и позже последует детальный разбор его светских манер, грозящий выговором за малейшую оплошность в одежде, речах и прочем. Изредка он удостаивался окрылявшей его скупой похвалы. Всякое доброе слово разжигало аппетит к новому одобрению, и голод этот был неутолим, поскольку Захарий так и не выучился различать, когда его превозносят всерьез, а когда в насмешку.

В Новый год пути их пересеклись на праздничном полднике, и ночью в будуаре миссис Бернэм, посмеиваясь, сказала:

– Ты становишься истинным саибом, мистер Рейд! И скоро превратишься в записного денди! Что за галстук! Что за брелок!

– А костюм? – жадно спросил Захарий. – Как тебе мой костюм?

К его огорчению, вопрос этот вызвал новый приступ смеха.

– Ах, мой милый молотчик! – Миссис Бернэм взяла его лицо в ладони. – На свете ни один костюм не сравнится с твоим нарядом Адама. Дай-ка я рассмотрю его хорошенько…

Светская дама, миссис Бернэм регулярно устраивала собственные приемы, однако Захарию ясно дали понять, что ему не стоит ждать приглашений и вообще лучше не показываться на глаза гостям. Уведомленный заранее об очередном рауте, обычно он уходил в город либо находил занятие в недрах баджры, но иногда, увлекшись работой, забывал о необходимости скрыться. И вот однажды он, настилая палубные доски, заметил на подъездной аллее длинную череду экипажей и колясок и лишь тогда вспомнил о дневном приеме у миссис Бернэм.

Часть плавучего дворца, где он работал, из особняка не просматривалась, и Захарий, решив, что нынче можно не прятаться, продолжил свой усердный труд.

С молотком в руке он стоял на четвереньках, когда с берега за его спиной донесся голос:

– Здравствуйте!

Захарий подскочил и, обернувшись, увидел белобрысую девушку лет семнадцати-восемнадцати.

– Вы не помните меня, мистер Рейд? – сказала она, застенчиво улыбаясь. – Я Дженни Мандевиль, мы с вами танцевали на бале-маскараде… кадриль, кажется… Вы просили называть вас по имени…

– О да, конечно. – Захарий глянул на свои изгвазданные штаны и пропитавшуюся потом рубаху. – Прошу прощенья за мой вид.

Девушка звонко рассмеялась.

– Пустяки! Вы заняты чем-то ужасно интересным. Можно, я попробую?

– Да-да, извольте. – Захарий вручил ей молоток.

– Ух ты, тяжелый! – вскрикнула Дженни.

– Ничуть, если держать его правильно. Позвольте, я покажу. – Захарий вложил молоток в ладонь девушки и сомкнул ее пальцы на деревянной рукоятке.

Он все еще держал ее за руку, когда раздался еще один голос:

– А, вот вы где, Дженни! Загадка исчезновения загадочной барышни наконец-то разгадана!

Возле носа баджры стояла, подбоченясь, разъяренная миссис Бернэм; вопреки своему страху перед солнечными лучами, она была без шляпы и парасоли.

Девушка выдернула руку из ладони Захария и виновато сказала:

– Я просто искала…

– Уже понятно, что вы искали, – оборвала ее миссис Бернэм. – Но вам пора уходить – ваши родители ждут вас в экипаже.

Дамы поспешили прочь, даже не взглянув на Захария, который с молотком в руке глупо застыл на сходнях.

Нынче его ждало ночное свидание с миссис Бернэм, всегда охотно принимавшей его после ухода гостей, но, обиженный ее резкостью, он решил отказаться от встречи и пораньше улегся в кровать под защитой москитной сетки. Захарий уже крепко спал, когда вдруг распахнулась дверь его каюты. Он испуганно вскочил и на пороге узрел миссис Бернэм с зажженной лампой в руке. Такой он ее никогда не видел: лицо злобно перекошено, взгляд полыхает гневом.

– Подлец! – прошипела она. – Похотливый шакал! Как ты мог? Как ты посмел?

Спрыгнув с кровати, Захарий захлопнул дверь. Он заметил, что миссис Бернэм так и не переоделась после приема.

– Грязный лживый гусак!

– Успокойся, миссис Бернэм. – Забрав лампу, Захарий подвел ее к кровати. – И, пожалуйста, говори тише.

– Как ты мог? – крикнула она. – Сперва заигрываешь с этой потаскушкой, а потом заставляешь меня ждать! Как ты посмел?

Еще никогда Захарий не видел ее в такой ярости.

– Я ни с кем не заигрывал. – Он говорил негромко, чтобы не распалить ее еще больше. – Она явилась сама.

– Врешь! Я знаю, вы встречались за моей спиной!

– Неправда. После бала-маскарада я ее не видел.

– Тогда почему она все время говорит о тебе? Всякий раз – Захарий то, Захарий сё!

– Понятия не имею. Я тут ни при чем.

Она как будто немного успокоилась. Захарий взял ее под локоть и приподнял москитную сетку:

– Забирайся, а то тебя съедят живьем.

Миссис Бернэм оттолкнула его руку, но все же нырнула под сетку. Захарий задул лампу, улегся рядом и обнаружил, что гнев его гостьи сменился потоком слез.

– Почему ты не пришел? – выговорила она, всхлипывая. – Я ждала-ждала…

– Не знаю, задумывалась ли ты, что я не только молотчик, но еще и живой человек, – тихо сказал Захарий. – И мне обидно, когда со мной обращаются как с бродячим псом.

– А чего ты хотел? – вскинулась миссис Бернэм. – Чтобы при всех я с тобою любезничала? Ты прекрасно знаешь, как я должна вести себя на людях.

Захарий проявил терпение.

– Послушай, я все понимаю: ты госпожа, я работник, нам надо соблюдать дистанцию. Но что за нужда быть со мною столь грубой, когда вокруг посторонние? Ни с одним слугой в доме ты не обращаешься так скверно. Ты даже смотришь на меня так, будто я какой-нибудь зловредный паразит.

Миссис Бернэм закрыла руками лицо и сокрушенно покачала головой.

– Какой же ты глупый! – проговорила она, давясь рыданием. – Нет, ты не молотчик, ты законченный осел!

– Чего это вдруг?

– Ну как ты не понимаешь? На людях я смотрю мимо тебя, потому что напугана до полусмерти.

– Чем это?

– Я ужасно боюсь, что лицо мое выдаст смятение, коим при виде тебя переполняется душа.

В темноте Захарий взял ее за руку и почувствовал, как она дрожит.

– Однако ты со мною сурова не только на людях. Даже когда мы одни, все твои ласковые слова адресованы лишь “отважному солдатику”.

Миссис Бернэм выдернула руку из его ладоней.

– Знаешь, если тебе нужны ахи, охи и всякие любовные излияния, тогда ищи кого-нибудь вроде Дженни Мандевиль. От меня ты этого не дождешься, я давно выросла из девичьих фантазий.

– Но ведь когда-то и ты была девушкой, неужели тебе неведома влюбленность?

Миссис Бернэм шумно вздохнула, и Захарий приготовился к резкой отповеди, но услышал прерывистый шепот:

– Да… однажды я была влюблена…

– Расскажи?

– Это случилось давным-давно, когда я была в возрасте этой дурехи Дженни. В отцовский полк прибыл лейтенант-англичанин, всего годом старше меня. Слегка шальной, как все молодые офицеры, темноволосый красавец. Я по уши влюбилась с первого взгляда, как может влюбиться только семнадцатилетняя девчонка. Твоя замухрышка мисс Мандевиль не изведала и десятой доли того чувства, что клокотало во мне.

– А что он?

– Мы оба были без ума друг от друга.

– Так почему ты не вышла за него?

– Это было невозможно. Мои родители никогда не дали бы согласия на столь негодную партию: отец его фулемский зеленщик, мать, по слухам, левантийская еврейка. Говорили, офицерский патент ему достался через шантаж: его мать была любовницей члена правления Ост-Индской компании, которого заставила использовать свои связи. Да он и не