Угроза извне — как раз то, что может сейчас сплотить готиров. Война с надирскими племенами отвлечет внимание народа, и можно будет выиграть время. Императора придется убрать — вопрос только в том, когда, как и кто его заменит. А до этого срока он, Гарган, займет обе партии кое-чем другим.

Брен вышел и вернулся, держа поднос с вином, хлебом, маслом и сыром.

— Капитаны спрашивают, когда вы изволите принять их, мой господин, — сказал он.

Гарган посмотрел на него. Стареет Брен, ветшает.

— Сколько же это кампаний ты проделал со мной, Брен?

— Двенадцать, мой господин. — Брен нарезал хлеб и намазал три ломтя маслом.

— А о которой тебе приятнее всего вспоминать?

— О Гассимской. — Брен налил вина в серебряный кубок, добавил воды и подал генералу.

Гарган отпил глоток. Гассима! Последняя гражданская война двадцатипятилетней давности. Гарган, под натиском превосходящих сил отступающий через болота, вдруг остановился и предпринял совершенно самоубийственную атаку. Он ворвался во вражеский лагерь на своем громадном белом жеребце Скалле и убил Барена в единоборстве. Это положило конец войне. Гарган допил вино и вернул кубок Брену, который наполнил его вновь.

— Вот был конь, клянусь Миссаэлем! Ничего не боялся. Готов был скакать хоть в адское пламя.

— Славный конь, — согласился Брен.

— Больше у меня такого не было. Взять жеребца, на котором я езжу теперь. По крови он правнук Скалла, но до предка ему далеко. Скалл был король среди коней. Покрыл трех кобыл в день своей смерти — и это в тридцать два года! Я плакал только два раза в жизни, Брен, — в первый раз это было, когда умер Скалл.

— Да, мой господин. Что мне сказать капитанам?

— Пусть придут через час. Мне еще письма надо прочесть.

— Да, мой господин. — Брен оставил поднос на столе и вышел из палатки. Гарган встал и налил себе третий кубок вина, на этот раз не подливая воды. Гонец догнал авангард армии вечером и вручил генералу три письма. Гарган вскрыл первое, с печатью Гарен-Цзена, и стал разбирать витиеватый почерк. Глаза у него были уже не те, что прежде, — он снял фонарь с шеста и поставил его на стол, подумав при этом, что теперь все стало не таким.

В письме говорилось о похоронах королевы и о том, как Гарен-Цзен увез короля из города, поместив его в Зимний Дворец в Сиккусе. В сенате начали открыто поговаривать о «необходимости перемен». Гарен-Цзен торопил генерала поскорее завершить кампанию и вернуться в столицу.

Второе письмо было от жены. Гарган просмотрел все четыре страницы — ничего особенного, мелкие новости о доме и поместьях. Служанка сломала руку, упав со стула во время мытья окон, племенной жеребенок продан за тысячу рагов, из северной усадьбы бежали три раба, но их тут же нашли в местном публичном доме.

Последнее письмо было от дочери, Миркель. Она родила сына, хотела назвать его Арго и надеялась, что Гарган скоро увидит внука.

Глаза старого солдата затуманились.

Арго. Найти его изувеченное тело было как удар ножа в сердце — Гарган до сих пор чувствовал эту боль. Он знал с самого начала, что пребывание надирского отродья в Академии чревато бедой, но даже представить себе не мог, что дело кончится смертью единственного сына. И какой смертью!

Гнев и горе боролись в его душе.

Старый император был мудрый человек и правил в целом хорошо. Но в последние свои годы размяк и стал творить невесть что. Это за него Гарган сражался при Гассиме. «Я дал тебе корону, — думал генерал теперь, — я возложил ее на твою голову — а ты отнял у меня сына».

Надирские янычары! Дурная, пагубная мысль. Как мог старик не понимать всей глупости этой затеи? Надирам несть числа, и они мечтают только об одном: что придет Собиратель и объединит их всех в непобедимое войско. А император вздумал обучать отпрысков их вождей военному ремеслу. Гаргану до сих пор с трудом в это верилось.

Он мрачно вспоминал тот день, когда Окаи объявили лучшим кадетом. Но еще хуже было сознавать, что надир, взошедший тогда на помост, был убийцей его сына. Он был так близко — Гарган мог бы дотянуться до него и разорвать ему глотку.

Гарган взял кувшин — и заколебался. Скоро придут капитаны, а хмель плохой советчик в военных делах.

Он встал из-за стола, потер усталые глаза и вышел наружу. Двое часовых стали навытяжку. Он оглядел лагерь, довольный тем, как аккуратно поставлены палатки и хорошо устроены пять загонов для лошадей. Земля вокруг костров расчищена, вскопана и увлажнена — ни одна искра не попадет на сухую, как трут, степную траву.

Он прошелся по лагерю и нигде не нашел ни малейшей расхлябанности — вот только отхожая канава выкопана так, что ветер может принести зловоние к палаткам. Гарган взял это на заметку. На шесте у одной из палаток торчали две надирские головы, а рядом сидели у костра несколько улан. Когда Гарган подошел, они вскочили и лихо отдали честь.

— Закопайте их, — велел генерал. — Они привлекают мух и комаров.

— Так точно, — хором ответили солдаты.

Гарган вернулся к себе, сел за стол и написал короткое письмецо Миркель, поздравив ее и выразив надежду и намерение поскорее увидеть внука. «Хорошенько позаботься о маленьком Арго, — писал он. — Не полагайся на кормилиц. От материнского молока зависит многое: дитя черпает в нем не только силы, но и духовные свойства. Нельзя позволять младенцу благородного происхождения сосать грудь простолюдинки. Это портит характер».

Путешествуя осмотрительно, по сухим балкам и низинам, Квинг-чин и девять его всадников сумели избежать готирских дозоров. Когда стемнело, они спрятались к югу от готирского стана. Ши-да подполз к Квинг-чину, который, укрывшись за сухим кустарником, смотрел на лагерь.

С юго-востока задул легкий ночной ветер. Ши-да хлопнул Квинг-чина по плечу.

— Все готово, брат.

— Хорошо, — сказал Квинг-чин. Ветер между тем усилился.

— Когда же? — с нетерпением юности спросил Ши-да.

— Не теперь еще. Подождем, когда они улягутся спать.

— Расскажи мне о Талисмане. — Ши-да присел на корточки рядом с другом. — Почему выбрали его? Он не такой сильный, как ты.

— Военачальнику телесная сила не нужна. У него могучее сердце и ум острее кинжала.

— Ты тоже могуч сердцем, брат мой.

Квинг-чин улыбнулся. Поклонение этого мальчика и раздражало, и радовало его.

— Я кречет, а он орел. Я волк, а он тигр. Когда-нибудь Талисман станет великим надирским воеводой. Он поведет за собой армии, братец. Он отличный... — Квинг-чин запнулся, не зная, как сказать по-надирски «стратег». — Отличный знаток военного дела. Войско в походе должно быть хорошо обеспечено — ему необходимо есть, пить и получать нужные сведения, что не менее важно. Редкий человек способен охватить все это — и Талисман как раз такой человек.