В отличие от сына, м-р Кенинсби, оставшись в одиночестве,вовсе не склонен был считать туман чем-то материальным. В чувствах егопреобладали обида и растерянность. Знакомый мир сбежал от него точно так же,как от Ральфа и слуг, и точно так же, как Ральф и слуги, м-р Кенинсби инстинктивнопротянул руку, чтобы ощутить рядом ближнего. И он ощутил — правда, не совсемто, на что рассчитывал. Он наткнулся на руку, чем-то знакомую руку, сильную иуверенную, которая тут же схватила его запястье. М-р Кенинсби шарахнулся назад,и чужая рука не стала его удерживать. Она скорее приглашала, чем неволила его,и во всяком случае не сковывала движений. М-р Кенинсби пошевелил пальцами ипопытался убедить себя, что коснулся руки Джоанны или Стивена. Ну хорошо, вкрайнем случае, это рука Генри или Аарона. А может быть, Ральфа. Но глубоковнутри м-ра Кенинсби уже зрела страшная уверенность: рука не принадлежала ниРальфу, ни Аарону, ни Генри — тем более Джоанне или Стивену — слишком уж онабыла холодна и сильна для обычной человеческой руки. Тогда… Нет, только не это!А если все же… Тогда надо просто держаться подальше от этих вырвавшихся насвободу марионеток.

«Роботы!» — с негодованием подумал м-р Кенинсби. Но о том,как роботам удалось перебраться со стола в коридор, он предпочел незадумываться. Он сбежал бы из этого дома. Если бы не метель снаружи, он бы,пожалуй, просто отправился домой, но метель отрезала его от Лондона, от поездови такси; она заперла его здесь. Пожалуй, медленно осознавал м-р Кенинсби, вовсей вселенной для него совершенно не находилось места. Он был здесь, здесь емуи предстояло оставаться.

Пробираясь на ощупь вдоль того, что он продолжал считатькоридором, м-р Кенинсби громко воскликнул: «Сумасшедший дом!». Это словопробудило смутные воспоминания о служебных обязанностях, только теперь сам онявно оказался вместе с пациентами. Пожалуй, м-ру Кенинсби еще не приходилосьслышать о сумасшествии на почве снегопада, который заключает пациента в золотоеоблако, битком набитое холодными руками. Впрочем, психи ведь бывают буйные,тогда их приходится держать. Может быть, и он, испугавшись, начал буйствовать,и теперь эти руки держат его? Стало быть, с их точки зрения, он простоповредился умом? Допустим, сумасшествие… А что это, собственно, значит? Чтоможет его безумный разум противопоставить сильным врагам? Что вообщепроисходит? Может быть, его хотят поймать и навсегда заключить в безднах,которые снова и снова открываются перед ним?

Туман по обе стороны от м-ра Кенинсби то расступался,образуя глубокую, не меньше лиги длиной, долину, то поднимался вверх, обнажаябездонную пропасть, а затем снова начинал клубиться, пряча ее от глаз… Онвполне может попасть туда… и навеки сохранить первенство, воспользоваться своимунылым преимуществом, опередив старших детей младших сыновей пэров. Они никогдане смогут догнать его… так и останутся позади… словно привязанные к огромномуколесу всеми своими жизнями… Голова идет кругом то ли от тумана, то ли отвращения этого проклятого колеса. Вот почему он видит пропасть колесоповорачивается. Оно катится не быстро, но никогда не останавливается, и если тыпробыл на нем столько лет, то рано или поздно наступает старость и приходитсяопускаться все ниже и ниже. Но старшие сыновья никогда не догонят его — ониведь тоже привязаны к этому колесу.

Голова болела от непрестанного кружения; колесо в колесе —где-то он уже слышал раньше эту фразу[Видение подобия Славы Господней пророкаИезекииля:

«…подобие у всех четырех — одно , будто колесо находилось вколесе. Когда они шли, шли на четыре свои стороны; во время шествия необорачивались. А ободья их — высоки и страшны были они; ободья их у всехчетырех вокруг полны были глаз.» (Иез.1.16-18)].

Туман кружился вокруг него или он вращался в тумане? Колесов колесе — был в этой фразе какой-то намек на ангелов… колеса с глазами, циклыв циклах, всеведущие и неусыпные, постоянно вращающиеся. Только при чем здесьглаза? Ему же все время попадаются руки. А-а, возможно, руки и были глазами;они же — глаза тела! Огромное колесо из бесчисленных рук, переплетенных,держащихся друг за друга; оно вращается все быстрее, обод поднимается от землии уходит в туман, из него выпадают руки, беспомощно пытаясь уцепиться…

Думая о колесах, м-р Кенинсби вслепую пробирался покоридору. Шаря руками по стенам, он наткнулся на дверную ручку. Машинальноповернув ее, он шагнул через порог и оказался в собственной комнате. СлаваТворцу, туман сюда пока не добрался. М-р Кенинсби с облегчением захлопнул засобой дверь. И в этот самый момент внутренний голос внезапно напомнил ему оНэнси и Сибил. Их ведь не было в коридоре! Когда м-р Кенинсби закричал слестницы: «Пожар!», Сибил стояла в гостиной. Да, видимо, придется признать, чтотеперь он ей ничем не поможет. Еще недавно он был твердо убежден, что, конечно,превосходит Сибил в случае любого нарушения порядка — при снежных бурях,кораблекрушениях, пожарах. Но сейчас и порядок, и его нарушения рухнули. Передним был новый, сумасшедший мир, в котором он, м-р Кенинсби, уже вряд ли можетсчитать себя главнее Сибил. Столкнувшись с непостижимыми явлениями, он спасовал,потому что не мог зацепиться ни за что знакомое, ему обязательно нужен былкакой-то внешний ориентир. Сибил в этом не нуждалась, она всегда прекрасносуществовала сама в себе. Так что присматривать за Сибил ему в данном случаебыло как-то не с руки.

Мысли эти мелькнули в сознании м-ра Кенинсби подобнооткровению. В той же вспышке прозрения он понял, что Нэнси — это другое дело,вот ей он скорее понадобится, чем Сибил. Разве Генри сумеет уберечь его дочь?Этот молодой нахал способен думать только о себе. Нервно пройдясь по комнатевзад-вперед, м-р Кенинсби остановился и обреченно посмотрел на закрытую дверь.Неужели придется опять нырять в этот ужасный туман только из-за того, что онможет понадобиться Нэнси? Да, похоже, придется.

— Вот погибель! — громко проговорил м-р Кенинсби,испытывая острое недовольство происходящим. Сибил, Ральф, Генри — любой из нихвполне мог бы позаботься о Нэнси. Эх, кабы знать, пришло ли им это в голову? Асамое скверное — сумасшедшая Джоанна. Альтруистические намерения м-ра Кенинсбимогли бы так и не обрести имя действий, если бы его не подхлестнула неприязнь кстарухе. (Что ж, иногда земная любовь действительно питается ненавистью, чегоникогда не позволяет себя Любовь небесная.) Он подошел к двери и с неодобрениемпонаблюдал, как золотой туман просачивается в комнату. М-р Кенинсби уже неудивлялся; он даже не стал выяснять, проходит ли туман через замочную скважинуили проникает прямиком сквозь дерево. Довольно и того, что он с каждой минутойстановится гуще. Вот и кстати, значит, действительно пора выходить. Скоро здесьбудет так же противно, как снаружи. Ну уж на этот раз он не собирается терятьголову, а то и Нэнси помочь не удастся. Хватит всякой чепухи о колесах, руках,ставших глазами, пропастях. Он — в чужом доме, а внутри дома — туман; он —Лотэйр Кенинсби, и он собирается найти свою дочь, которую могла испугать этапротивная старуха. Очень хорошо. Он решительно распахнул дверь.

Впрочем, пройдя немного по коридору, м-р Кенинсби решил, чтотуман не так уж и страшен. Он даже осмелился открыть рот и тихо позвать:«Нэнси!».