– Андея-то моя…

– Знаю, – кивнул Венельд. Кустистые брови Гурта поползли вверх:

– И давно?

– Не так чтобы.

– Что же, она сама тебе… рассказала?

Венельд невесело усмехнулся:

– Нет, нет! Андея разумная девушка и всегда вела себя более чем сдержанно. Просто… Как бы она ни старалась, глаза ее выдают. Я видел, как она на меня смотрит.

Гурт воинственно задрал бороду:

– А ты что же?

Охотник выдавил слабую улыбку:

– Не мог же я подложить тебе такую свинью, дружище! Я не создан для семьи: нынче здесь, завтра там, перекати-поле. В общем, в Талсбург я с тобой не вернусь.

Оба помолчали – прощаться они не умели.

– Куда ты поедешь? – спросил, наконец, Гурт. Венельд пожал плечами. – Вот что, парень… Ты, конечно, волен идти, куда угодно, но и про нас не забывай, лады? И береги себя. Пускай моей Андее ты и не пара, но в Талсбурге у тебя есть семья.

– Спасибо – улыбнулся Охотник.

Друзья обнялись, а затем Венельд развернул вороного, свистнул Дарвелу и поехал в другую сторону, а Гурт еще долго смотрел ему вслед…

Отряд въехал в ворота и остановился. Уставшие с дороги люди покидали седла, бросали поводья подбежавшим конюхам, переговаривались, улыбались.

Крепкий светловолосый великан спустился на землю одним из последних. Протянув руки, он подхватил маленькую девочку, ехавшую в седле перед ним, и поставил ее подле себя. Взгляд его голубых глаз был насторожен и хмур, малышка же, напротив, казалась безмятежной.

Ансур, начальник отряда, отправил одного из стражников доложить об их прибытии, хоть и понимал, что во дворце об этом давно известно, но тут великолепные резные двери – работа лучших мастеров Сантаррема! – распахнулись, и во двор выбежала богато одетая молодая женщина. Песочного цвета шальвары и белая туника ее были расшиты золотом, кожаные сандалии украшены драгоценными камнями, а укрывающая голову и плечи широкая накидка цвета слоновой кости поражала серебряной вышивкой самой искусной работы.

Увидев ее, светловолосый норавиец замер, она же бросилась прямо к малышке, протягивая руки, смеясь и плача.

– Мама? – полувопросительно произнесла та и неуверенно шагнула навстречу. – Мама!

Ничуть не заботясь о своем дорогом наряде, женщина упала на колени, и девочка тут же очутилась в ее объятиях.

– Айрис, доченька, Айрис, – шептала сквозь слезы Рун на незнакомом всем присутствующим во дворе языке. – Драгоценная моя девочка!

– Это ты, – запинаясь и с трудом подбирая слова, ответила ей дочь на том же наречии. Это был древний канмейский – мертвый язык погибшей цивилизации. Рун с рождения дочери говорила с Айрис на нем, и теперь девочка понемногу припоминала знакомые фразы. – Как хорошо, что ты здесь! Я уже начала тебя забывать…

Не выпуская дочь из своих объятий, Рун подняла ее на руки, выпрямилась и взглянула в лицо могучему норавийцу, так и стоящему подле них.

– Это мой друг, мама, – шепнула ей Айрис. – Его зовут Тур, – она лукаво улыбнулась мужчине, будто бы знала и другое имя (а может, и знала, подумалось Туру, с нее станется). – Он хороший. Я спасла его от Древа, когда Бодрейв решил принести его в жертву, а он не отпустил меня одну с этими незнакомцами – хоть я и говорила ему, что они друзья! – и заботился обо мне в пути.

– Спасибо! – склонила голову Рун, и лишь затем сообразила, что именно только что сказала ей дочь. – Что значит – спасла от Древа?!

Впрочем, поговорить им не удалось. Во дворе появился еще один человек – люди почтительно расступились, когда он приблизился к Рун. То был Хафис, мудрец и отшельник, добрый друг прежнего эймира и верный слуга нынешнего.

– Здравствуй, дитя, – улыбнулся он Айрис, но глаза его, обрамленные сетью морщин, остались тревожными. Склонившись к Рун, старик шепнул ей так тихо, чтобы услышала только она одна:

– Эймир Заитдан просит тебя вернуться в его покои. Он очень плох, – две недели назад властителю Сантаррема внезапно стало хуже, и ни снадобья Рун, ни молитвы его подданных не принесли ему облегчения: проклятие колдуна продолжало действовать и после его смерти – эймир был обречен.

Молодая женщина побледнела и кивнула:

– Идем.

Тур увязался за ними. Никто его не остановил, когда он вошел во дворец, никто не потребовал возвратиться. Он шел прямо за стариком, и со стороны могло показаться, что эти четверо вместе – может, поэтому на Тура и не обратили внимания? По тревожным взглядам и еле слышному перешептыванью старика и красавицы, норавиец понял, что случилось что-то плохое, но спросить не решился.

У входа в покои эймира стража все же остановила могучего незнакомца, уверенно шагнувшего было к двери.

– Я с ними, с малышкой… Айрис! – попытался прорваться он, но норавийского здесь не знали, а по-сантарремски Тур не говорил.

– Мама! – требовательно сказала девочка, и Рун, обернувшись, кивнула стражнику:

– Пусть войдет.

В покоях эймира царил полумрак и пахло бедой. Вытянувшийся на роскошном ложе мужчина умирал – достаточно было мимолетного взгляда, чтобы это понять: глаза его ввалились, нос заострился, некогда смуглое лицо приобрело восковой оттенок.

– Подойди, дитя, – с трудом прошептал он.

Рун спустила дочь на пол, и девочка шагнула к лежащему.

– Для меня честь… познакомиться с тобой, Айрис, – шепот его угасал, становясь едва различимым.

– Это эймир Заитдан, – заторопилась, глотая слезы, Рун – великий властитель Сантаррема. Он не пожалел своей жизни, чтобы победить колдуна, который разлучил нас с тобой, и освободить всех порабощенных им людей.

Девочка с недоумением обернулась на мать:

– Почему ты плачешь?

– Бодрейв отравил эймира заколдованным фруктом, и некому снять заклятье, а потому мы скорбим, – ответил за нее Хафис, утирая слезы. – Он умирает, дитя…

– Это не так! – Айрис заглянула в лицо эймира, а затем самым бесцеремонным образом взобралась к нему на ложе. Женщина и старик застыли, а Тур подошел поближе – на случай, если ребенка вздумают наказать за дерзость, и ей понадобится помощь. Он искренне привязался к малышке и не собирался давать ее в обиду. – Смотри на меня, – совершенно серьезно велела девочка могущественному властителю Сантаррема и приложила ладошки к его вискам.

Поначалу ничего не происходило: мужчина по-прежнему лежал без движения, а тишину его покоев нарушало лишь затрудненное дыхание умирающего, всхлипывания молодой женщины и сопение старика. Тур же, кажется, и вовсе забыл, как дышать, – он догадался, что сейчас будет. В памяти возникали обрывки воспоминаний – даже не образы, а ощущения… С ним тоже случалось подобное – он умирал, а эта малышка попросту не позволила ему уйти. Значит, она сумеет помочь и эймиру!