– Парень, ты не заснул здесь, часом? – Руслан поднял голову и увидел пожилого человека. Тот смотрел на него по-доброму, участливо, в одной руке у него была тросточка, на голове шляпа, а над головой – зонт. Зонт плавно опустился вниз и оказался над головой Руслана. – Что же ты сидишь здесь под дождем, промок совсем, – сказал мужчина. – Э, да ты бледный какой.

И Руслану в ту же минуту захотелось рассказать ему обо всем. В горле пересохло, и голос получился глухим, тихим, когда выдавилась первая фраза:

– Мне плохо.

– Плохо? Что, сердце? Сейчас, мой хороший, сейчас. – Мужчина полез в карман, а Руслан понял, что сейчас он извлечет оттуда какие-нибудь таблетки, отделит одну, заставит выпить, и все. И уйдет.

В ту же секунду его как ветром сдуло со скамейки. Он убежал. Мужчина долго что-то кричал ему вслед, звал.

«22 сентября. Мне часто снится один и тот же сон. Он повторяется почти во всех деталях. Как будто мы с Олегом поднимаемся по лестнице «Детского мира», обсуждаем вместе, какие сможем купить краски на те деньги, что есть у нас двоих. А когда уже выбираем, я засматриваюсь на классные кисти, потом поворачиваюсь, а Олега нет рядом. И всякий раз на этом месте меня охватывает такой ужас, что я начинаю кричать.

А потом меня оказывается так много, что я бегу сразу одновременно по всем этажам, по всем отделам. Я натыкаюсь на людей с пакетами, и у всех у них вываливается из пакетов всяческая дребедень – коробки с обувью, штаны, ранцы. И горы всех этих вещей перекрывают мне дорогу, я никак не могу из них выбраться и кричу людям, объясняю им по-человечески, что друг исчез, что надо его остановить, что я знаю, что с ним случится, если я не успею. А они, вместо того чтобы расчистить дорогу, помочь выбраться, повторяют, как терминаторы: «Выпей, мальчик, валерьяночки», – и все все как один звенят флаконами с желтыми таблетками. Звон от этих таблеток стоит такой, будто внутри меня разорвалась какая-то железная пружина – дребезжит, дребезжит, дребезжит. А потом еще визг тормозов, и я знаю – Олега снова больше нет». (Из записной книжки Руслана.)

– В последнее время мне с ним было трудно общаться, хотя раньше он был моим лучшим другом. У нас раньше даже было РИО – это дружба троих, название от первых букв наших имен – Руслана, моего и Олега. В седьмом классе Олег умер, попал под машину. Все переживали, но так, как Руслан, – никто. Страшно вспомнить, сколько ему тогда скормили валерьянки. Он не хотел жить, хотел броситься под машину. Именно под машину – раз Олега задавила машина. Он мне сказал, что это предательство – жить теперь, что он себя приговорил – именем РИО. А потом решил сделать какой-то рисунок, посвященный РИО, и очень много работал. Как раз тогда же от него отец ушел. Ну не от него, а в смысле от семьи. Но подарки всегда дарил, одежду продвинутую. Все думали, что Руслан давно успокоился и что все у него теперь в порядке. Ни черта он не забыл, я-то знаю, что не успокоился. Понимаете, если засмеется – сразу как-то резко оборвет себя. Он даже смех считал предательством по отношению к Олегу.

В восьмом классе ему очень помог изокружок, там руководительница была симпатичная такая, по-моему, он влюбился в нее. Во всяком случае, от него только и слышно было: «Наташа говорит, что…» Он как-то ожил, даже прежним казался иногда, таким, каким был до того, что случилось с Олегом. Но потом кружок распался, и снова: «жить противно, у всех один критерий – деньги». И что вообще, если он умрет, все забудут о нем точно так же, как забыли об Олеге. Но особенно он потушенным становился, когда приходил от отца. Уж не знаю, о чем он там с ним говорил, но только в эти дни он совсем был не в себе…» (Из разговора с Игорем Макаровым, другом Руслана.)

Домой все еще не хотелось… Предновогодний город зажигал разноцветные огни, ярко высвечивая стены домов и стекла окон, так похожие на обложки детских книг с причудливыми сюжетами сказок. Руслану подумалось, что все это, должно быть, очень весело рисовать. Он бы мог, только настроение нужно. Он свою работу теперь забросит, это решено. Там, в этой работе, было все, чем он мучился и о чем думал. Правда, рисовать было невесело, даже тяжело. Потому что все, что он рисовал, было связано с РИО. Серия рисунков, посвященная РИО. Хотя бывало и по-другому – здорово, весело. Так бывало, когда вдруг, после невыносимых, долгих раздумий неожиданно получалось. Получалось так, что Руслан понимал – Олегу бы это понравилось. И вот за эти минуты стоило мучиться, стоило, но… Теперь – все. Это никому не нужно. А нужно становиться другим человеком. Так сказал отец, и он прав. Потому что даже Динка, она, которая умеет рисовать львов! И все равно с Серебристым, с его оранжевым «мерсом»… А над Русланом все всегда будут смеяться, потому что он – не от мира сего. Надо срочно меняться. Умереть и воскреснуть новым человеком. Другим. Тогда все в жизни будет как по маслу. Только не интересно.

«…Ну почему же, я прекрасно помню все, о чем мы с ним говорили. Это было за день до его пятнадцатилетия. Я хотел преподнести ему подарок и пригласил для этой цели к себе. Я всегда пользовался любой возможностью для того, чтобы побеседовать с ним, и этот день не был исключением. Тема? Понимаете, я часто говорю по телефону со своей бывшей супругой. Считаю своим долгом интересоваться жизнью сына. В последнее время она жаловалась мне на то, что Руслан буквально истязает себя работой. Что довел себя до того, что кричит по ночам, несет какую-то ахинею. По моему глубокому убеждению, нельзя в столь раннем возрасте уходить так глубоко в творчество. Я не знаю, что у него за сверхидея, над чем он так долго работает. Но до сих пор у него нет ни одной законченной работы. Конечно, мне бы хотелось, чтобы сын понимал толк в коммерции, но я не давил на него. Выбрал эту стезю – ладно. Но где же законченные работы? В разговоре с ним я пытался разбудить в нем хоть какое-то тщеславие. Посмотрите, всюду выставляются работы не только его ровесников, но даже и малышей пяти-шести лет. А он? Сейчас время зарабатывать себе имя, и я бы мог ему в этом помочь. У меня много хороших связей. Надо хорошо учиться, делать легкие, свежие, оригинальные рисунки, выставляться, публиковаться. «Лебединые песни» – это дело людей зрелых и с именем. Ему это рано. Я объяснил, что, если он хочет, чтоб с ним считались, чтоб его уважали, совсем не надо так себя мучить и работать, по большому счету. Достаточно иметь несколько пусть слабых, но законченных работ. Все остальное решают энергия, предприимчивость и обаяние. Нет, я так не думаю, мне надо было его в этом убедить. А чего вы не понимаете? Он постоянно витает в облаках. Так жить нельзя, я хотел опустить его на землю, сделать его более приспособленным к этой жизни. Эти облака – они же его в итоге и довели до того, что случилось. Наверное, какая-нибудь девчонка, которая казалась ему ангелом с крыльями, вдруг грязно выругалась при нем. И все. Взял и перерезал вены.

Его обязательно надо было опускать на землю, и не только в отношении к творчеству, но и в отношении к девочкам – тоже. Я и это делал, но, видимо, недостаточно. Мало… А в тот день я преподнес ему подарок – семь десятидолларовых купюр. И все. Он ушел». (Из разговора с отцом Руслана.)

«18 ноября. Снова встретил отца. Обошлось без подачек, но зато был его монолог. В такие дни даже самые любимые стихи – слова, а клавиши фоно, которые всегда успокаивали, кажутся клыками какого-то большого, холодного, черного зверя. Все противно. За что ни ухватишься – все липкое от лжи, скользит, проваливается». (Из записной книжки Руслана.)