– Это может случиться с кем угодно и когда угодно, мистер Брок. Не забывайте об этом.

– О чем это вы, Сэмми?

– О том, что человек в любой момент может лишиться всего, что у него есть. Мы просто мешки с картошкой, на короткое время оживленные. Мы ни над чем не властны и ничем не управляем.

Брок с удивлением на него посмотрел, но ничего не сказал.

– Это и с вами может случиться, мистер Брок. Возможно, сегодня днем. Или завтра. Или на следующей неделе.

Он повернулся и вышел из комнаты.

На другом мониторе Брен пытался разговорить чрезвычайно некоммуникабельного Марти Келлера. В ответах бывшего инспектора полиции не чувствовалось ни на гран скрытой агрессии или хотя бы протеста, а в лице и тоне сквозили лишь пассивность, полнейшая отрешенность и равнодушие к происходящему, которые подметил в нем Брен, когда несколькими днями раньше вел за ним наблюдение. При всем том глаза Келлера жили, казалось, какой-то своей отдельной жизнью. Их взгляд метался по комнате для допросов, исследуя малейшие изменения в ней с тех времен, когда он сам беседовал с задержанными десятью годами раньше. Его взгляд не задерживался лишь на одном объекте в этой комнате – на Брене.

– У вас проблемы, мистер Келлер? – сказал Брен, у которого подобная манера поведения задержанного вызывала раздражение.

– Извините?

– Вы не смотрите на меня. Это что – представляет для вас проблему?

– Проблему? Нет, – сказал он, но продолжал смотреть на стол прямо перед собой.

Брен глубоко вздохнул.

– Вступали ли вы в какой-либо форме в контакт с мистером Сэмюелем Старлингом или с кем-либо из членов его семьи в течение последних шести месяцев?

Келлер покачал головой.

– Прошу вас дать словесный ответ.

– Нет, не вступал.

– Вы не видели его, не писали ему писем, а также не посещали его частных владений и не встречались с его женой за указанный период?

– Нет.

– Вступали ли известные вам люди в контакт с мистером Старлингом или его женой за этот период?

Келлер некоторое время обдумывал этот вопрос.

– Нет. – Казалось, его нисколько не интересовало, почему ему задают все эти вопросы.

– Вы в этом уверены?

– Уверен.

– Вы просили кого-нибудь за последние девять лет, начиная с июня 1988 года, когда вас признали виновным в совершении определенных уголовно наказуемых деяний, сообщать вам о местопребывании, деятельности и жизненных обстоятельствах мистера или миссис Старлинг?

Келлер поднял глаза к потолку.

– Это слишком широкий вопрос. – Даже однократное изменение в системе односложных отрицательных ответов явилось, по мнению Кэти, облегчением для Брена.

– Да, это широкий вопрос. Ответьте на него, пожалуйста.

– Ну, я вполне мог спросить брата о том, что поделывает Старлинг, особенно в первое время. Пока не потерял к нему интерес.

– Как давно вы потеряли к нему интерес?

– Ну, может, четыре… пять лет назад.

– Почему?

– Просто с течением времени начинаешь понимать, что важно, а что – нет. Сэмми Старлинг стал неважен для меня.

– А что важно для вас, мистер Келлер?

Созерцавший потолок Келлер, избегая смотреть на лицо Брена, медленно опустил взгляд, который в конце концов уперся в пол.

– Прожить сегодняшний день.

– Примерно год назад у вас был тяжелый стресс.

– Правда?

– Так сказано в вашем досье.

– Неужели?

– Отвечайте на мой вопрос, пожалуйста.

– На какой вопрос?

– Переживали ли вы депрессию с июля по сентябрь прошлого года?

Келлер с минуту помолчал, потом кивнул:

– Да.

– Что явилось причиной этой депрессии?

Келлер, придя в некоторое возбуждение, покачал головой и в очередной раз возвел глаза к потолку, задержав внимание на объективе камеры слежения, установленной в верхней части стены, так что у Кэти возникло впечатление, будто он смотрит на нее в упор.

– Так бывает, когда приближается к концу некий долгий тяжелый период твоей жизни. В такое время на душе иногда бывает не легче, а тяжелее. Поскольку ты понимаешь, что конец достижим, каждый день становится и длиннее и труднее. И тогда невольно задаешься вопросом, способен ли ты их прожить, преодолеть их протяженность и тяжесть. Я это к тому, что ты можешь сдаться, сломаться именно тогда, когда конец уже не за горами. – Он рассуждал об этом совершенно спокойно, как клиницист, не демонстрируя ни малейшей жалости по отношению к собственной особе.

– Ваш брат был озабочен вашим положением?

– Об этом надо спросить его.

– Пытался ли он придумать что-нибудь, что могло бы дать вам силы преодолеть это трудное для вас время? Нечто такое, ради чего стоило бы жить?

– Не припомню.

– Быть может, он считал, что для вас будет лучше, если вы снова возбудите в себе ненависть к Старлингу? Что именно это даст вам опору?

Келлер отвел глаза от камеры слежения и вновь принялся созерцать пространство стола. Потом неожиданно рассмеялся.

– Считаете, что находитесь на правильном пути, не так ли? В таком случае не тяните, скажите мне о главном.

– О чем это?

– Я все время слышу: Старлинг, Старлинг, Старлинг… Вы, должно быть, недоумеваете, почему я до сих пор не спросил вас, что с ним случилось? Почему меня забрали? Вот и скажите мне об этом сами.

– Миссис Старлинг похитили, мистер Келлер. И убили.

Келлер довольно долго смотрел не мигая на свой край стола, потом заговорил снова – спокойным, лишенным каких-либо эмоций голосом:

– Вот оно что… Но я ничего об этом не знаю. – Он повернул голову и посмотрел в угол комнаты, обращаясь, казалось, к незримо присутствующему здесь третьему лицу. – Позволительно ли мне в таком случае поинтересоваться, кто возглавляет расследование? Это ведь не вы, я правильно понимаю?

– Расследование возглавляет главный инспектор детектив Брок.

– Значит, он все еще служит? Так-так… – Келлер резко поднял голову и снова посмотрел в камеру. При этом у него на губах появилась легкая, почти неуловимая улыбка. В этот момент Кэти неожиданно осознала, что рядом с ней стоит Брок собственной персоной. Она не слышала, как он вошел в помещение.

– В таком случае остается только удивляться, что не он лично проводит допрос, – продолжал Келлер, не спуская глаз с объектива камеры. – Впрочем, приходится констатировать, что при сложившихся обстоятельствах это было бы для него непросто.