— Ты пьяна? — скользнув по голым плечам ладонями, заставляю повернуться лицом. — Тебе плохо?

Игнорируя собственные разрывные эмоции и бьющую по всем точкам восприятия долгожданную близость, отстраненно оцениваю исключительно Катино физическое состояние. Запаха алкоголя не улавливаю. Неужели эта мразь ей что-то подсыпала?

— Не твое дело, — рычит царевна.

Уж не знаю, что способствует этой смелости, но больше взгляд при близком контакте не прячет. Глаза ясные, зрачки не расширены — уже хорошо.

— Нормально отвечай, — жестко встряхиваю, выдавая одуряющее беспокойство за злость. — Тошнит? Голова кружится? Пальцы немеют? Знобит? Что?

— Голова! Просто голова закружилась, — выпаливает сердито, понимая, что не отпущу без ответа. — Из-за тебя все! Зачем ты пришел?! Зачем? Все знают, кто ты такой. Точнее, из-за отца они думают, что ты конченый мусор! Хорошо еще, что меня ментовкой не зовут!

Только Катеньке, мать ее, удается меня из состояния злости перебросить в состояние бурлящей ярости.

— Будут скоро, — обещаю мрачно.

— Что? Я тебя не выдала! А ты… Не подставляй меня! Не ходи за мной. Не смотри даже! Не хватало, чтобы они решили, что между нами что-то было…

Могу предположить, что тараторить она собирается без остановок еще долго. Жаль, я, блядь, таким запасом времени не располагаю. А то бы, несомненно, с интересом, мать ее, послушал.

Мать ее… Мать…

— Иди, скажи, что устала. Домой тебя отвезу.

Катерина

— Что? — сама не пойму, чего в этом выдохе больше — испуга или возмущения.

Не думала, что Тарский посмеет вот так вот забрать меня, учитывая причины моего нахождения здесь и десятки, если не сотни, глаз вокруг.

— Я сказал, прощайся с этим ряженым, — выговаривает, понижая голос до обжигающего шепота.

Не просто слышу, а ощущаю. Слишком близко он. Держит крепко. В какой-то момент и вовсе всем телом прижимается. Медленно и плавно прикипает ко мне, словно раскаленный сплав. Неосознанно затихая, лишь шумно выдыхаю, когда лбом к моей переносице прикасается, завершая слияние.

В висках начинает яростно стучать. Сердце, будто потерявшись и никак не определяясь со своим физиологическим предназначением, замирает. Мне срочно нужен допинг, какая-то стимуляции — физическая или психологическая… Иначе не найду в себе силы, чтобы оттолкнуть Таира и унести ноги. Отчаянно копаюсь в себе, но так и не обнаруживаю резерва, откуда их почерпнуть. Не могу. Или не хочу… Даю себе передышку, прекрасно осознавая, что затягивая эту рвущую душу и телу близость, только хуже делаю.

Если бы можно было поставить на паузу, безболезненно надышаться, а потом промотать к моменту, где я снова владею собой… Чтобы сам Тарский ничего не понял. Боже, я ведь… Как же сильно я по нему истосковалась! Столько эмоций обрушилось, впору расплакаться. Кожа под его пальцами горит. Этот огонь быстро распространяется дальше, захватывая каждый сантиметр. И мне так хочется, чтобы он и дальше касался… Но я не могу! Не могу позволить себе раствориться, после будет очень больно.

— Поехали, Катя, — напирает тем временем Таир.

— Знаешь что? — голос звенит, выдавая эмоции. — Прошло время, когда ты имел право мне указывать! Кроме того, я тут по твоей вине, — язвительно напоминаю в первую очередь для себя.

Надеюсь, звучит не слишком отчаянно.

— А я думал, по вине своего отца, — не остается в долгу Гордей. Методично бомбит. Мне ли с ним тягаться? По телу дрожь скатывается, когда в очередной раз выдыхает мне в губы. Он это, конечно же, подмечает и снова выдыхает, тяжело и густо, уже свои эмоции выдавая.

— Прекрати… Прекрати сейчас же…

Не могу сформулировать, что именно прошу. Однако Таир и без того понимает. Отстраняется совсем немного, но это уже приносит облегчение. И сожаление.

— Ты ведь помогала бы отцу и без давления внешних факторов. Без указки управления. В любом случае.

Ох, Тарский… Стыдно признать, думает обо мне лучше, чем я есть. Не помогала бы. Не сумела бы, если бы выбор был. Ни одной секунды рядом с Орловским не провела бы. Но Гордею об этом ни за что не скажу.

— А это уже не твое дело, — выпаливаю сердито. В пылу эмоций окончательно с мыслей сбиваюсь. Сама не соображаю, что говорю: — Знаешь, мне так даже удобно. Что еще делать? Отца посадят, а я привыкла к хорошей жизни. Выйду замуж, и дел-то!

— Не переигрывай, — приглушенный и охрипший голос Гордея тоже много лишнего выдает.

Злится и ревнует, а я вдруг радуюсь этим эмоциям. Улыбаюсь почти сыто. Временное удовольствие, но безграничное.

Он переводит взгляд на мои губы, медленно вдыхает и сглатывает, будто голодный зверь при виде куска мяса.

— Надеюсь, Орловский держит себя в руках?

— Должен? Похож на того, кто будет церемониться с той, которая сама ему навязывается? — поддеваю с видимым наслаждением. — Я с ним уже трижды переспала. Не считая минета, конечно. Это же моя работа. Как у тебя… Там, в Берлине…

— Я тебя сейчас удавлю, — сжимает мои плечи настолько, что у меня перед глазами темнеет. Если бы держал ладони на шее, я бы уже задыхалась. — Уймись уже. Не доводи меня, — так яростно шепчет, у меня по спине озноб летит.

— Втянул меня в эту грязь, а теперь дави… — смотрю прямо в глаза, хоть слезы и мешают ясно видеть. — Дави…

Вместо этого Тарский резко отпускает меня. Судорожно выдыхаю, когда отступает сразу на несколько шагов назад. Воздух контрастным холодом замещает ускользающее тепло, и я неосознанно обхватываю себя руками.

— Снова ты, Катенька, берега путаешь. Воюешь со мной. А со мной тебе воевать нельзя, — спокойный и крайне сосредоточенный тон Гордея, вкупе со взглядом, буквально парализует меня. Замираю, неотрывно глядя ему в глаза. — Выбора у тебя нет. У нас обоих его нет. Ты согласие свое давала навсегда. Может, забыла уже, не отнеслась тогда серьезно. А я помню. Я, Катенька, все помню.

После этих слов мне вдруг становится жарко. И тошнота, которая неожиданно возникла в зале, возвращается. Голова следом кружится. Жадно заглатываемый воздух ощущается слишком плотным и тяжелым.

— Когда обещала, я не знала, кто ты и что делаешь!

— Я всегда действую в твоих интересах. Всегда. Даже сейчас.

Неожиданно сокращает расстояние. В этот раз, помимо привычной уверенности и настойчивости, действует мягко. Именно это меня размазывает. Не вырываюсь. И вдруг понимаю, что по щекам стекают слезы.

— Ты молодец, — шепчет Таир очень тихо, практически на ухо. — Справилась, моя девочка. Умница.

Киваю, позволяя себе со всей полнотой впитать эти слова.

— Ты не спросишь? — выдыхаю я, и он замирает, моментально догадываясь, к чему я веду. — Не спросишь, кто подставил твою сестру?