– Постойте-ка! – произнес некий голос.

– Постойте-ка! – Папа поднял руку, наказав гостиной и всем до единого стульям помалкивать.

– Заново сверку делают? – спросила мама.

– Именно, – сказал папа.

– Пери Ларсен говорит, что оба подсчета дают равный результат. Так что Боб пойдет на свидание с ними с обеими, – сказал папа.

– Нет!

– Да!

Раздался и стих громоподобный ропот. Рев угодившего в капкан медведя.

– Это Боб Джонс, – сказал папа.

– Подойди-ка, взгляни на его физиономию, – предложила мама.

– Ох, уж эта Пери Ларсен, у меня такое ощущение, что она…

Дверь распахнулась настежь, и внутрь ворвались Мэг и Мэри, размахивая листками бумаги.

– Папа, сложи сам и скажи, подведи итог. Выручай нас, папочка, пожалуйста!

– Ладно, ладно!

Он посмотрел на дверь. Боб Джонс и Пери Ларсен остались в саду, наедине. Он откашлялся и закрыл глаза. Затем взялся за карандаш.

– Шли бы вы в сад, пока я разбираюсь с этим, и…

– Мы подождем, папа.

– Но вы должны…

– Мы подождем, пока ты складываешь.

– Но…

– Ну, папа!

– Хорошо, хорошо! Посмотрим. Два балла за футбол. Два за пиво-воды. Так, посмотрим…

Он поработал с минуту, пока обе дочки тянули его за локти. В саду воцарилось подозрительное молчание. Он все поднимал глаза, откашливался, делая мелкие ошибки. Наконец задняя дверь отворилась, и, улыбаясь, Пери Ларсен прошла по дому.

– Как продвигается дело? – спросила она.

– Медленно, – сказал папа, – а может, быстро. Это как посмотреть.

– Я тут вспомнила, что у меня осталась работа по дому. Привет! Я побежала! – сказала Пери и пулей вылетела в переднюю дверь.

– Пери, вернись! – закричали девочки, но той и след простыл.

Задняя дверь хранила молчание. Затем, когда папа подвел окончательные итоги, дверь снова отворилась, и в дом вошла ходячая гора, глуповато моргая.

С таким видом, будто его огрели по голове, Боб Джонс проговорил:

– Что ж, было здорово, всем пока. – Он вроде как хихикнул.

– Боб, назад!

– Только что вспомнил, у меня вечером тренировка по баскетболу. Совсем из головы вылетело. Спасибо за персики, мистер Файфилд.

– Не меня надо благодарить, а их маму за то, что вырастила их как надо, – сказал папа.

Боб Джонс, словно его шарахнуло несколькими наковальнями, бродил по комнате, говоря спокойной ночи, столкнулся сам с собой и, попросив прощения, вышел за дверь. Послышалось, как он свалился со ступенек переднего крыльца, встал и засмеялся.

– Папочка! – вскричали дочки.

– Ну и… – сказала мама.

Папа вернулся к вычислениям. Ему было боязно смотреть на бледные личики дочек. Они следили, как он добавляет завершающие штрихи к подсчетам.

– Папа, – вопрошали они, – что там получилось?

– Доченьки, – сказал он, глубоко вздохнув и откидываясь на спинку стула. – Сдается мне, что Мэг получила кругленькую «баранку», а Мэри цифру сравнимой величины и происхождения. Иными словами, девочки, ни одной из вас не достался парень, который ходит как мужчина. Вы забыли присовокупить еще два пустячка.

– Что?

Он молча сходил в спальню и вернулся с маминой сумочкой. Из нее он извлек флакон духов и красную помаду.

– Вот о чем вы забыли, – сказал он. – Вы обратили внимание на лицо Боба Джонса, когда он выходил отсюда?

Они молча закивали.

– Запомните этот взгляд, – сказал папа. – Когда вы замечаете такой взгляд, это означает, что вам следовало замолчать полчаса назад. Вряд ли вы увидите мистера Джонса опять.

Девочки тихо заплакали.

– Через пятнадцать минут, – сказал папа, сверившись с часами, – у мусоросжигалки за домом состоится небольшая церемония. Вам предписывается участвовать в ней, имея при себе ваши тесты, экзаменационные билеты, контрольные и тома по психологии. Я совершу ритуал сожжения этих книг[8]. Затем мы все направимся в ближайший кинотеатр на двойной сеанс и выйдем оттуда посвежевшими с осознанием того, что завтра будет новый день и Боб Джонс вовсе не такой высоченный, смуглый и симпатичный, как нам почему-то когда-то казалось.

– Есть, сэр, – сказала Мэг.

– Есть, сэр, – сказала Мэри.

На экзаменационных листках папа начертал: Пери Ларсен – 1, команда хозяев поля – 0.

– Итак, команда, все в душ!

Девочки медленно поплелись наверх. Наверху они побежали.

Папа сел, раскурил трубку и попыхивал ею с философским видом.

– Они научатся, – сказал он.

Мама тихо кивнула.

– Тебе придется преподать им несколько уроков, – сказал папа.

Мама опять молча кивнула.

– Ну и вечерок выдался, – сказал папа.

Мама, будучи женщиной, на которую, как надеялся папа, его дочери когда-нибудь станут похожи, промолчала.

По-прежнему не проронив ни слова, мама встала, улыбаясь, подошла к папе и поцеловала его в щеку. Затем оба бесшумно, не произнося ни слова в притихшем доме, они прошагали по коридорам и комнатам, чтобы подготовиться к позднему походу в кино.

Пули срубали деревца, выкашивали кустарник, дробили камень, перемалывали почву в пыль и сбивали с цветов лепестки. Потом на какое-то время пули ничего не поражали, а шелестели над землей, выискивая человеков. Без пуль день стал погожим и ослепительно-ярким, холмы зеленели, как мята, и радовали глаз.

Я обвел взглядом поле боя. Гомес, рядом со мной, выглянул и тут же юркнул в нашу с ним стрелковую ячейку.

– Дружище, – посоветовал он мне. – Нельзя же вставать в полный рост.

– Что на роду написано, то и будет, – ответил я медленно, потягивая носом воздух. – Надо будет, пуля с твоим именем и за угол свернет. Что толку прятаться.

– Помяни трех святых! – Гомес хлопнул себя по лбу. – Ты же не прогуливаешься под проливным дождем?

Я улыбнулся:

– Все знают, чем быстрее бежишь, тем больше дождинок в тебя попадает.

– Величайшее заблуждение. – Гомес закурил, чтобы успокоиться. – Бегом ты доберешься до дому, где сухо, и сбросишь мокрую одежду, пока остальные рохли бултыхаются!