Я давно уже заметил, что Катя не только со мной, но и со всеми молодыми ребятами экспедиции находилась в отношениях более или менее интимных… Со всеми! И каждый так же, в принципе, как и я, разок или два соприкоснувшись с нею вплотную, потом старался как-то увильнуть, отойти в сторону… И Катя, в итоге, была обижена на всех. И бродила по лагерю, как разгневанная тигрица.

— Чего вы все боитесь? Не понимаю. Неужто, в самом деле, Сергея?

— В какой-то мере, — сказал я. И добавил мысленно: «И тебя саму тоже».

— Но это просто глупо! Сергей же тихий… Он ни разу со мной даже и не заговорил на эту тему. Хотя, конечно, знает все… Но — ни разу!.. Да кроме того, он сегодня уезжает.

— Когда? — перебил я ее.

— После обеда.

— Уж не в Монголию ли?

— Да. На недельку.

Вот те раз, нахмурясь, подумал я. Этого только мне не хватало! Не дай Бог, еще помешает, подгадит как-нибудь. Ведь я же еду, в сущности, нелегально. А Сергей — педант, сухарь. Да и притом весьма возможно, он уже давно затаил на меня злобу… Катя говорит, он тихий. Пожалуй. Но, как известно, в тихом болоте водятся черти!

Нет, Сергей не помешал мне, не подгадил! И вообще все обошлось благополучно.

На самой границе, правда, произошел небольшой инцидент с властями. Но не серьезный, а, скорее, комический.

Друзей моих здесь знали и пропускали без всяких бумаг. Однако у меня вдруг потребовали паспорт.

— Скажи, что нету, — шепнул Гринберг. — Вообще нету никаких документов.

Я так и сказал. Тогда стоящий на посту солдат раскрыл ладонь левой своей руки и пальцем правой постучал по ней. Жест был известный, классический. И я сейчас же полез в карман за деньгами.

— Ты что? — быстро проговорил Антон. — Брось, не чуди.

— Но он же взятку требует!

— Да нет. Он хочет, чтобы ты протянул ему свою левую ладонь.

— Зачем?

— А вот увидишь… Ну, протягивай!

Удивленный, я последовал совету. Пограничник живо достал из сумки большую круглую печать, подышал на нее и хлопнул по моей ладони.

На ней появился густой фиолетовый оттиск монгольского герба. И Осип сказал:

— Так пограничники метят местных диких кочевников. Теперь ты — настоящий потомок Чингисхана!

— И учти, — заметил, ухмыляясь Антон, — отныне ты не имеешь права ни мыться, ни купаться. Держи левую руку в кармане и береги печать до конца поездки.

Печать, конечно, быстро стерлась. Но больше она и не понадобилась… Спустя неделю я вернулся, но уже не в машине, а самолетом, и не на базу, а прямо в Кызыл.

Но не будем забегать вперед. Пока перед нами лежит Монголия, и надо проехать по ней. И этот путь важно проделать еще и потому, что в конце его меня будет ждать потрясающая и мрачная новость…

* * *

Итак, поездка началась. Машина одолела горный перевал и вырвалась в низину, в долину, поросшую кустарником и камышом. Потянуло сыростью с берегов озера Убса-Нур. По дороге поползли предвечерние тени.

Гринберг сказал, озираясь:

— Как только я попадаю сюда, сразу дышится по-другому… Знаете, братцы, как Эндрюс писал о Монголии? Это, — писал он, — страна тайны, парадокса и обещаний, страна великих просторов и возможностей.

— Страна обещаний, — Антон поджал губы. — Вот именно! Обещаний-то много…

— А что же ты хочешь, — горячо заговорил Осип. — Чтоб тебе все сразу? Надо искать! И найдем с течением времени…

— Ну, ну, — сказал Антон и присвистнул насмешливо. — Посмотрим… Учти только: земля крепко хранит свои секреты.

Они снова заспорили… Но потом Гринберг умолк. Антон стал перечислять всевозможные загадки, нераскрытые тайны природы, и перечень этот оказался долгим, большим.

— Взять хотя бы ледниковые периоды, — рассуждал он неторопливо, — в судьбе земли они играли чрезвычайно важную роль… Но сколько их в точности было? И как они чередовались? И какова вообще их природа, что их порождает и что тормозит? Мы этого до сих пор ведь не знаем… Но самая интригующая, самая непостижимая загадка, — заключил он, — связана с нашим пращуром, жившим как раз тогда, в ледниковые времена.

— Ты имеешь в виду что? Его деградацию? — спросил Гринберг.

— Да, и это… Но главное, его последующее перевоплощение. Какую деградацию? — спросил я, приподнимаясь. — Какое перевоплощение?

До сих пор я мало обращал внимания на друзей. Перед дорогой я хорошо выпил и потом примостился в глубине кузова, рядом с Сергеем. Тот спал, убаюканный мерным, шатким ходом машины, а я полеживал и лениво размышлял о своем, отвлеченном… Теперь же разговор вдруг заинтересовал меня и как бы встряхнул, вернул в реальность.

— О чем вы, ребята?

И поворотясь ко мне, Антон пояснил:

— Речь идет о неандертальце. Как ты, наверное, знаешь, он появился что-то около двухсот тысяч лет назад. И быстро завоевал всю землю. И это неудивительно. Объем мозга у неандертальца был огромен, больше даже, чем у современных людей! Но внешность все-таки он имел пугающую, почти что звериную… Впрочем, далеко не у всех неандертальцев был такой облик, вот что поразительно! В результате многочисленных раскопок выяснилось, что самый древний, самый, так сказать, ранний неандерталец вид имел гораздо более человеческий. И чем ближе к нам по времени он становился, тем все примитивнее делался, все отчетливее начинал походить на обезьяну… Развитие его как бы шло обратным ходом! И эта непонятная дегенерация продолжалась почти полтораста тысяч лет! Тут опять возникает вопрос: почему? И откуда сорок тысяч лет назад взялись кроманьонцы? Это уже были вполне современные люди, такие же, как мы… И они сменили неандертальцев повсюду и почти одновременно. Словно бы на миг опустился театральный занавес, а когда снова поднялся, то на сцене уже играла другая, совершенно новая труппа… Перемена разительная, пахнущая подлинным чудом!

— Что-то ты, Антошка, все время о чудесах и тайнах твердишь, — усмехнулся Гринберг. — Ты их прямо коллекционируешь! Может, ты в глубине души верующий? Тебе бы и впрямь надеть сутану, взять Библию…

При этих словах Антон заморгал растерянно. Брови его поднялись, борода отвисла. Он сказал, запинаясь:

— Это уже, старик, нечестно. Это удар ниже пояса. Может, вся моя беда в том, что я вообще неверующий. Ни во что не верующий… А может, и не беда… Но как бы то ни было, а дурацкая эта Библия здесь ни к чему.

И внезапно, внезапно для себя самого, я сказал:

— А почему, собственно, Библия — дурацкая? Вот уж она-то все может объяснить! Нельзя только многие вещи в ней воспринимать буквально, произведение это сложное, символическое, там полно метафор. И если в них хорошо разобраться…