– Ванда… Послушай меня. Мы все с ума сходили. Мы за две недели столько всего понаделали…

Она остановила меня движением руки.

– Я знаю. Мне Георгий рассказал. Спасибо.

Я посмотрела на Барса. Тот стоял, опустив глаза, на лице его лежала тень. Что ж… Конечно. Он был здесь еще вчера. Наверняка они с Вандой проговорили всю ночь. И что нового я теперь ей скажу? Внезапно я отчетливо поняла, что Катька была права, и в горле встал комок. Ванде совершенно был не нужен здесь никто из нас. Кроме, разве что Барсадзе.

За спиной у меня поднялся с места Бес. Послышался глухой стук – он поставил на тумбочку сумку.

– Тут это… Катька насовала. Печенье какое-то, смородина… Лопай. И того… Давай уже, мать, домой, без тебя скучно.

Лицо Ванды слегка порозовело. Она жестом попросила Яшку нагнуться, поцеловала его в щеку, прошептала несколько слов. Бес растерянно буркнул в ответ что-то невразумительное, отошел к двери. Ванда посмотрела на меня.

– Увидимся дома, – буднично сказала она. Нагнувшись, достала из тумбочки листок бумаги. – Пожалуйста, отдай в отдел кадров на работе. Это заявление об уходе.

– Отдам. Выздоравливай.

Я вышла из палаты вслед за Яшкой. С порога я обернулась, чтобы еще раз взглянуть на подругу, но рядом с койкой уже стоял Барс. До меня донесся его голос. Я услышала лишь несколько слов, обращенных к Ванде. Но и этого было достаточно, чтобы побыстрей закрыть за собой дверь.

Больничный дворик потемнел: из-за макушек тополей наползала туча. Первые снежинки уже вертелись в воздухе. Ворон на клумбе не было, вместо них гонялись друг за другом взъерошенные воробьи. Один из них взлетел на куст, и с веток сирени тяжело посыпался снег. Стоя на дорожке, я смотрела на воробьиную возню. Старалась не моргать.

– Ну здрасьте нам, – невесело сказал Яшка. – Ты чего это, Нинк?

– Бес, отстань… Не обращай внимания…

Яшка, вздохнув, полез в карман. После минуты сосредоточенных поисков извлек из него огромный, скомканный, весьма сомнительной чистоты платок и насильно заставил меня высморкаться. Затем для полноты эффекта сам вытер мне слезы, и мне показалось, что по лицу проехался ледовый каток.

– Яшка! Лопатой своей! Отстань сейчас же!

– А ты не реви. Надоели вы мне хуже сифилиса. – Он убрал платок, сощурился на тучу. – Надо ехать. Щас так снежком отоварит…

– Ты правда с утра от Маринки сорвался? – спросила я.

– Угу… Теперь визгу не оберешься. А я ей сто раз говорил – когда дела, тогда не лезь! Мозгов-то нету – баба…

– Ты у Осадчего на квартире с ней встречаешься?

– Кто тебе сказал?! – возмутился было Бес, но, посмотрев на меня, пожал плечами. – Н-ну… А куда я с ней денусь-то? У ней – родители-алкаши, я уж замучился папаше мозги вправлять, чтоб Маринку с матерью не гонял. У нас – сама знаешь, что делается, двор проходной… Что мне – в гараже ее?.. Так зима вроде…

– Давно бы квартиру купил.

– Фигушки, – подумав, убежденно сказал Бес. – Ее потом из этой квартиры никаким танком не выпихнешь. Знаю я вас, бабье, – тут же решит, что жениться хочу. Поехали домой!

Дома мы были через два часа. Дорогу сильно затруднил снегопад, накрывший нас при выезде из Пушкина. Яшка за рулем пыхтел, ругался и обвинял в неожиданной снежной буре всех на свете, включая бога, президента, метеобюро и собственных братьев. Последние на всякий случай не возражали, но, как только джип поравнялся с родной барахолкой, хором попросили остановить и организованно покинули средство передвижения. Яшка с минуту соображал, не податься ли следом за ними, но затем все же решил сделать широкий жест:

– Довезу тебя.

На лестничной клетке царила подозрительная тишина. Не было слышно ни команд Мамы-шефа, ни телевизора, ни грохота кастрюль. Мы с Бесом недоумевающе переглянулись.

– Повымерли они, что ли?.. – пробурчал Яшка. Решительно бросил в угол так и не раскуренную сигарету и толкнул дверь. Я, крайне заинтригованная, пошла за ним.

Было очевидно, что Катьке сегодня не до пирогов: на кухне безраздельно царствовала фирма «Арарат» в лице Армена Саркисяна. Катькина кофточка утратила свою необходимость и грустно висела на крючке для полотенец. Сама Катька с блаженным выражением лица мешала ложкой в кастрюле, а Армен, пристроившись сзади, сражался с ее лифчиком. От сего занятия его отвлекли три слова, произнесенные Бесом. Слова были короткими и всем известными, но произвели эффект взорвавшейся бомбы. Катька по-куриному квохтнула, утопила ложку в щах и тяжело плюхнулась на стул. Саркисян испуганно забормотал по-армянски, увидел меня, покраснел и поспешно принялся приводить в порядок отдельные детали своего туалета.

– Бес, не подумай ничего…

– Какого, я спрашиваю, хрена?! – загремел Яшка. – Ты что, засранец, тут делаешь? Хочешь, чтоб я тебе на фиг открутил… – последовало полное перечисление частей тела, подлежащих откручиванию. – Тебе что, во всей Москве больше трахать некого?! Забыл, на чьей территории свои дела обтяпываешь?! Я тебе щас напомню! Катька, выдь отсюда, с тобой потом поговорю!

– Чи-и-иво-о?! – Катька вдруг восстала с табуретки, воинственно поправляя лифчик. Глаза ее сузились в колючие щелочки, руки уперлись в бока, а лицо приобрело отвратительное выражение. И, прежде чем Яшка сумел переоценить ситуацию, Катька грудью вперед пошла в атаку:

– Да ты кто такой?! ТЫ КТО ТАКОЙ?! Козья морда, бандит недорезанный! Ты чего командуешь, холера? Тебе тут не барахолка! Мне, слава богу, третий десяток, мне свою жизнь устраивать надо! Что я – к этой вашей плите навеки приставленная? Всю жизнь на вас, обормотов, батрачить буду? Каждый день ваши рожи перед глазами, хоть бы вас понос прохватил, чтобы не жрали с утра до ночи все подряд! Я тебя не спрашиваю, где ты по ночам болтаешься! Я от тебя твоих девок не гоняю! Ишь, взял моду – учить меня! Еще слово – и всех без щей оставлю! Ты меня знаешь, я за базар отвечаю!

Такого напора Бес не ожидал. Он сделал шаг назад. Потом второй. Ловко уклонился от запущенного в него черпака, перехватил в сантиметре от собственной физиономии мокрое полотенце, швырнул его в раковину и заорал:

– Ша!!! Чего взбесилась! Сядь, поговорим спокойно! Где мать?!

– К Софье Павловне ушла, – мстительно прошипела Катька, натягивая кофту. Из-за ее спины испуганно выглядывал Армен. Стоя у порога, я с растущим интересом рассматривала его. Что-то в его облике казалось мне странным. После минуты напряженного всматривания я осознала, что свершилось чудо: кажется, Саркисян побрился.

– Катенька, девочка, успокойся, – косясь на грозного Беса, неуверенно начал Армен. – Зачем так кричать? Всегда договориться можно. Бес, не подумай ничего плохого. Я тебя и твою сестру очень уважаю! Я, между прочим, к тебе поговорить пришел, по делу! Разговор важный, очень серьезный, давно собирался…

– Денег не дам, – отрезал Бес. – Ты мне с декабря должен.