Джеронимо поднял глаза и увидел Элиа, который, подпирая дверной косяк, внимательно слушал вместе с несколько обалдевшим еретиком-сапожником лекцию инквизитора.

— Пока вы будете находиться здесь, я пришлю вам все эти труды, — пообещал Вианданте дураку.

После чего приказал увести глупца.

— Что за прозвище у него? Стронзо? — Элиа сморщил длинный нос. — И кого этот говнюк начитался?

Инквизитор возвёл прекрасные синие глаза и ладони к небу и, пожав плечами, тяжело вздохнул.

— Ересь, дорогой мой Элиа, это пленение ума простой дурацкой идеей, но проследить её генезис необычайно трудно. Слова Апокалипсиса, книги, кстати, весьма спорной, относительно продолжительности бытия Церкви, истолкованные буквально, привели к мнению, что конец света наступит в 1000 году, хотя Августин всегда избегал подобных расчетов, и был самым большим скептиком относительно апокалипсических ожиданий. Когда постепенно истекло первое тысячелетие Церкви, взор христиан все чаще устремлялся на конец времен. В X и XI столетиях всеобщее ожидание антихриста стало господствующим. Тогда-то и начали читать Апокалипсис другими глазами. Впрочем, интерес к книге Откровения как к некоему зашифрованному плану истории в экзальтированных и нецерковных кругах не угасал никогда, особо в годины бедствий и при приближении круглых дат. Глупцы сопоставляли образы книги и современные толкователю события, полагая, что это-то подразумевалось в Апокалипсисе. Послушал бы ты этого идиота… Гессенский ландграф, подумать только! Тут-то и появился Иоахим Флорский, в 1177 году ставший аббатом, который верил, что живёт в последние времена. Он вычислял продолжительность времени Нового Завета жизнью 42 поколений — 1260 лет. Бог весть, откуда он взял это? Почему 42, а не, скажем, 24, 144 или 333, или 77? Так вот, по его мнению, тогда за временем Отца в Ветхом Завете, Сына в Новом Завете, наступит время Святого Духа, время покоя и мира на земле. Земля будет процветать под руководством монашеского ордена эремитов, и тогда сформируется новое откровение исхождения Духа. Откуда он извлёк это, помилуйте? Здесь очевидна глубокая поврежденность души бедняги Иоахима, стремление профанировать сокровенную тайну, подогнать вывод под теорию. Энциклопедическая начитанность не гарантирует чистоты духа… Все это особенно грустно, если вспомнить, что многие святые первых веков — среди них Григорий Богослов, Кирилл Иерусалимский — не принимали Откровение за подлинник Иоанна…

— Распроклятые идиоты философствуют на высотах, — зло продолжил Вианданте, — потом их дурь спускается в низины. Сапожник Вонючка, услышав слова Иоахима, понял их так, как хотел, точнее, как сумел понять… Ариосто прав, человек теряет с годами все: юность, красоту, здоровье, порывы честолюбия. И только одна глупость никогда не покидает людей. Мысли Иоахима властно завладели умами сотен глупцов. Среди его последователей возникло мнение, что папство является предшественником антихриста, и уже три столетия эта дурь корежит историю. Ею жили все реформаторы вплоть до нынешней Лютеровой ереси. Но вразумить римский понтификат проще, чем вложить мозги в головы реформаторов. В иоахимовских кругах вызрело убеждение, что скоро предстоит великий перелом времени, и после него на земле должен наступить новый золотой век. Такие глупости проникли в массы простолюдинов, творения Иоахима стали книгами надежды бедняков, которыми всегда пользуются отъявленные мерзавцы. Ведь тот же Дольчино читал Иоахима, и свои убийства и непотребства называл приближением эпохи Святаго Духа… Так ложные научные или богословские труды становятся оправданием бунтов и резни. Каждое ошибочное слово на вершинах духа чревато реками крови и смертью… И, боюсь, Дольчино — это только цветочки… Элиа кивнул. Бунты черни он видел. Неожиданно удивился странному обстоятельству и спросил Вианданте: — Ты битый час вразумлял сапожника Вонючку. Но две недели назад тебе донесли, что лавочник Фальц высказывается еретически, утверждая, то человек-де создан природой, а никакого Бога нет, а лакей синьора Пицци говорит, что в Бога верят только те, кто невежественен и глуп. Ты даже не захотел говорить с ними. Почему?

Инквизитор пожал плечами. «Потому что один — лавочник, а другой — лакей. Метать бисер перед лавочниками и лакеями Христос запретил. Сапожник — это ремесло, лакейство же да торгашество — это, воля твоя, покрой души, его не изменить… — Un abito senz"orlo, una dispensa senza prosciutto, un mercato senza merci, uno specchio senza cornice, un uomo senza intelletto e onore, sono tutte le cose che valgono poco…» «Одежда без подрубки, кладовая без ветчины, рынок без товаров, зеркало без рамы, человек без мозгов и чести — всё это мало чего стоит…» Он махнул рукой. Они заговорили было о последнем допросе Вельо, но неожиданно Вианданте, расстроенный разговором с собратом Умберто, озлобленный беспомощностью в поисках гробокопательниц и уставший неимоверно от дурости еретической, перебив его, предложил: «Вот что, последние тёплые дни. Лето старух. Бери детишек. Поедем в горы». Элиа посмотрел на него в изумлении. «Сейчас? А допросы?»

«Да пропади они».

На трех ишачках, числящихся в Трибунальской конюшне, и отправились. Джеронимо впервые видел Джанни, сына Элиа, и его дочурку Диану. Было видно, что малыши, совсем ещё крохи, не избалованы — ни подобными прогулками, ни вниманием отца. Порой они о чём-то тихо перешептывались, странно поглядывая на Вианданте. На пригорке около леса ребятишки чуть оттаяли, немного расшалились, стали похожи на обычных детей, прыгали и смеялись, набрели на кусты ежевики и терна, стали собирать ягоды. Элиа развёл костер, разгрузил провизию, собираясь жарить на углях мясо. Набегавшиеся крохи присели у костра. Неожиданно маленькая Диана робко обратилась к инквизитору с вопросом: «Ты — ангел, да?» Элиа шикнул на дочку, а Джеронимо рассмеялся. «Нет, я человек». «А, почему ты такой красивый?» «Меня таким создал Господь». «Папа говорил, что ты борешься с сатаной. Разве может человек бороться с сатаной?» «Конечно». Девочка грустно и немного недоверчиво посмотрела на него. Он поднял её на руки и присел на ствол поваленного дерева. «Что ты любишь?» «Сказки и разные истории. Но наша мама умерла, и никто больше не рассказывает их нам. А ты знаешь сказки?» «Конечно, но знаю и правдивые истории». Теперь к Джеронимо перебрался и Джанни.

— Это правдивая история, — начал Джеронимо, — рассказывает о том, как человек может бороться с дьяволом. Давным-давно в Галлии по многим городам стали вспыхивать пожары, причиной коих был Диавол, которого перед пожарами видело множество народа. В одном из городов сатана забрался на крышу дома и начал неистово каркать. Люди постигли, что тут шутит дьявол, позвали двух священников. На вопрос: кто ты и зачем пожаловал? — дьявол охотно ответил, что он — сатана и пришёл, чтобы спалить город. Когда же священники стали заклинать его, он крикнул: «Очень я вас боюсь! Разве я не знаю, что вы оба воры, а один ещё сверх того распутник!» — Элиа, пытаясь перевернуть мясо на углях, услышав это, обжёгся и подавился смехом. Детишки слушали, глядя на рассказчика горящими глазами. — Тут же мимоходом лукавый многим напомнил об их секретных грешках, повергая их в неимоверное смущение. Вслед за тем, — продолжал Джеронимо, — весь город был объят пламенем и сгорел дотла. Но вот когда в 894 году дьявол решил спалить город Реймс — место коронования французских королей, у лукавого ничего не вышло, ибо город имел великого защитника в лице благочестивого архиепископа святого Реми! Он молился в одной из городских церквей, но услышал, что город объят огнём. Он распознал, чьи это штуки, топнул ногой и воскликнул: «Узнаю тебя, сатана!» В одной из реймских церквей есть эта плита, по которой тогда топнул святой Реми — на ней остался отпечаток от его стопы, — заметил Вианданте, — Я его видел. И вот, взяв в руки свой пастырский жезл, святой Реми смело пошёл на огонь, осеняя себя крестным знамением, и пламя отходило, словно задуваемое невидимою силой, исходившею от него. Наконец, огонь, как побежденный зверь, по воле святителя, отступил за город и спустился в подземелье во рву, который окружал город. Ремигий низверг туда огонь, повелел замуровать подземелье, и до скончания века заклятье святителя будет держать его там.