– простыл и след;

Ушла, не взяв в уплату ни полушки

И не успев наделать важных бед.

У красной девушки и у старушки

Кто заступил Маврушу? признаюсь,

Не ведаю и кончить тороплюсь.

XXXIX

«Как, разве всё тут? шутите!» – «Ей богу».

– «Так вот куда октавы нас вели!

К чему ж такую подняли тревогу,

Скликали рать и с похвальбою шли?

Завидную ж вы избрали дорогу!

Ужель иных предметов не нашли?

Да нет ли хоть у вас нравоученья?»

– «Нет… или есть: минуточку терпенья…

XL

Вот вам мораль: по мненью моему,

Кухарку даром нанимать опасно;

Кто ж родился мужчиною, тому

Рядиться в юбку странно и напрасно:

Когда-нибудь придется же ему

Брить бороду себе, что несогласно

С природой дамской… Больше ничего

Не выжмешь из рассказа моего».

Езерский*

1832

I

Над омраченным Петроградом

Осенний ветер тучи гнал,

Дышало небо влажным хладом,

Нева шумела. Бился вал

О приставь набережной стройной,

Как челобитчик беспокойный

Об дверь судейской. Дождь в окно

Стучал печально. Уж темно

Всё становилось. В это время

Иван Езерский, мой сосед,

Вошел в свой тесный кабинет…

Однако ж род его, и племя,

И чин, и службу, и года

Вам знать не худо, господа.

II

Начнем ab ovo[13]: мой Езерский

Происходил от тех вождей,

Чей дух воинственный и зверский

Был древле ужасом морей.

Одульф, его начальник рода,

Вельми бе грозен воевода,

Гласит Софийский хронограф1.

При Ольге сын его Варлаф

Приял крещенье в Цареграде

С рукою греческой княжны;

От них два сына рождены:

Якуб и Дорофей. В засаде

Убит Якуб; а Дорофей

Родил двенадцать сыновей.

III

Ондрей, по прозвищу Езерский,

Родил Ивана да Илью,

Он в лавре схимился Печерской.

Отсель фамилию свою

Ведут Езерские. При Калке

Один из них был схвачен в свалке,

А там раздавлен, как комар,

Задами тяжкими татар;

Зато со славой, хоть с уроном,

Другой Езерский, Елизар,

Упился кровию татар

Между Непрядвою и Доном,

Ударя с тыла в табор их

С дружиной суздальцев своих.

IV

В века старинной нашей славы,

Как и в худые времена,

Крамол и смуты в дни кровавы,

Блестят Езерских имена.

Они и в войске и в совете,

На воеводстве и в ответе

Служили князям и царям.

Из них Езерский Варлаам

Гордыней славился боярской:

За спор то с тем он, то с другим

С большим бесчестьем выводим

Бывал из-за трапезы царской,

Но снова шел под страшный гнев

И умер, Сицких пересев.

V

Когда ж от Думы величавой

Приял Романов свой венец,

Когда под мирною державой

Русь отдохнула наконец,

А наши вороги смирились,

Тогда Езерские явились

В великой силе при дворе.

При императоре Петре…

Но извините: статься может,

Читатель, я вам досадил:

Наш век вас верно просветил,

Вас спесь дворянская не гложет,

И нужды нет вам никакой

До вашей книги родовой…

VI

Кто б ни был ваш родоначальник,

Мстислав Удалый, иль Ермак,

Или Митюшка целовальник,

Вам всё равно – конечно так,

Вы презираете отцами,

Их древней славою, правами

Великодушно и умно,

Вы отреклись от них давно,

Прямого просвещенья ради,

Гордясь, как общей пользы друг,

Ценою собственных заслуг,

Звездой двоюродного дяди

Иль приглашением на бал

Туда, где дед ваш не бывал.

VII

Я сам – хоть в книжках и словесно

Собратья надо мной трунят –

Я мещанин, как вам известно,

И в этом смысле демократ.

Но каюсь: новый Ходаковский[14],

Люблю от бабушки московской

Я слушать толки о родне,

Об отдаленной старине.

Могучих предков правнук бедный,

Люблю встречать их имена

В двух-трех строках Карамзина.

От этой слабости безвредной,

Как ни старался, – видит бог, –

Отвыкнуть я никак не мог.

VIII

Мне жаль, что сих родов боярских

Бледнеет блеск и никнет дух.

Мне жаль, что нет князей Пожарских,

Что о других пропал и слух,

Что их поносит шут Фиглярин2,

Что русский ветреный боярин

Теряет грамоты царей,

Как старый сбор календарей.

Что исторические звуки

Нам стали чужды, хоть спроста

Из бар мы лезем в tiers-état[15],

Хоть нищи будут наши внуки,

И что спасибо нам за то

Не скажет, кажется, никто.

IX

Мне жаль, что мы, руке наемной

Дозволя грабить свой доход,

С трудом ярем заботы темной

Влачим в столице круглый год,

Что не живем семьею дружной

В довольстве, в тишине досужной,

Старея близ могил родных

В своих поместьях родовых,

Где в нашем тереме забытом

Растет пустынная трава;

Что геральдического льва

Демократическим копытом

У нас лягает и осел:

Дух века вот куда зашел!

X

Вот почему, архивы роя,

Я разобрал в досужный час

Всю родословную героя,

О ком затеял свой рассказ,

И здесь потомству заповедал.

Езерский сам же твердо ведал,

Что дед его, великий муж,

Имел пятнадцать тысяч душ.

Из них отцу его досталась

Осьмая часть – и та сполна

Была сперва заложена,

Потом в ломбарде продавалась…

А сам он жалованьем жил

И регистратором служил.