Но Дебрен с ней не согласился.

– Начнем с того, что я не просил тебя падать прямо на меня. Это ты сама сделала, по доброй или злой воле, уж не знаю.

– Нет, нет, не по злой! Я же Вилли спасала, по-другому я выбраться из церкви не могла, пришлось лезть к окну и разбивать витраж, – ответила Груша. – Кстати, как вы все здесь оказались так вот вовремя?

– А у меня голова не зря на плечах, мы присматривали за Вилли. Он не появился в театре и надолго завис с «жучком» здесь, на кладбище. Вот и приехали проверить. А тут ты…

– Я же не знала, что вы приедете! Иначе бы подождала, не крушила старый костел.

– А как бы ты помогла Вилли, вылетев из окна и наверняка сломав шею, если бы нас здесь не было?

– Там проблемы, – прервал их «милую» беседу Карлос. – Крест не просто оторвал от стены кусок, но и…

– И?

– Упав, расколол гробницу, где и был обнаружен Вилли, – закончил мысль шеф полиции и покосился на Груню.

– Он умер? – скорее прошептала, чем проговорила Аграфена.

– Нет. Но не в очень хорошем состоянии.

– Как это?

– Вилли без сознания, а я не врач, не могу сказать, что с ним, – резко ответил Карлос. И, заслышав сирены приближающихся карет «Скорой помощи», заспешил к ним навстречу – рассказывать о всех раненых и покалеченных.

Дебрен с печалью в глазах посмотрел на Груню.

– Ты держись…

– Я держусь.

– Уверен, что Вилли выкарабкается. Он молодой и здоровый, и я очень надеюсь.

– Я тоже, – шмыгнула носом Груня. И чисто по-бабьи заголосила: – Это я его убила-а! Если бы я сидела тихо и ждала помощи, вы бы приехали, спокойно открыли гробницу и достали бы его оттуда! А я полезла наверх, сорвала огромный крест, он разбил гробницу, словно молот, и придавил Вилли-и! Я одна во всем виновата-а! Я его убила-а!

Дебрен пошевелился и тут же застонал.

– Прекрати выть! Ты не виновата. Ты же не могла знать, что помощь уже идет. Успокойся, что сделано, то сделано…

Вскоре и лежащий на спине Дебрен, и лежащая на животе Груня, не говоря о почти бездыханном Вилли, попали в чуткие руки докторов.

– Эх, хорошо! – отпила глоток темного пива Татьяна Ветрова и поставила кружку обратно на стол с громким стуком.

Выглядела актриса великолепно – безумно красивое лицо с чистой, сияющей кожей, яркие и умело подведенные глаза, ухоженные и блестящие темные волосы, летящее легкое платье из струящегося шифона поразительного глубоко-синего цвета… Ее поведение, громкий голос, жесты – все привлекало к ней внимание.

Таня с Груней сидели в пивном пабе и обедали. А заодно и ужинали. Груня же, не в пример своей визави, выглядела из ряда вон плохо. Она была как-то скрючена и очень бледна. А на ее лице застыла гримаса великомученицы и одновременно грешницы. Все-таки нельзя было буянить в костеле, перевязывать себя святыми одеждами и карабкаться на крест…

Аграфена тоже пила пиво, весьма уныло ковырялась вилкой в салате с копченостями, подаваемом специально к нему, и недоумевала, как это Татьяне удалось здесь, в Венгрии, так возродиться. Актриса, словно Афродита, которая вышла из пены морской, все хорошела и хорошела. Если Груня чувствовала, что эта поездка просто вынимает из нее душу, то Татьяне явно все пошло на пользу.

– Ты чего такая кислая? – спросила Ветрова, заметив состояние художницы. – Пиво просто прекрасное!

– Хорошее. Только вообще-то я пиво не очень люблю.

– И погода нас тут балует.

– Да, дождя уже нет…

– Груня, взбодрись! Ты – как старая бабка! Ну, да! Вилли еще в больнице и без сознания, но ведь состояние у него стабильное. А это уже хорошо. Значит, в любой момент он может прийти в себя. Ну, Дебрен на больничном, если можно так выразиться, но это тоже не смертельно.

– Человек не поедет в отпуск, которого так ждал, жена на него обижена, – словно пожаловалась ей Груша.

– Какой там отпуск? Десять ребер сломано. А здорово ты его «припечатала»! Ему бы научиться заново дышать… Ха-ха! Извини. А жена простит – он же не виноват.

– Совершенно не смешно! – хмуро произнесла Аграфена, сидя на самом кончике стула. Вся ее спина и, так сказать, мягкая нижняя часть пестрели мелкими шрамами, после того как из них в больнице вынули все осколки стекла, крупные и мелкие.

– Ты мне сейчас напоминаешь героя Этуша из «Кавказской пленницы», – продолжала смеяться Татьяна. – Только в него солью выстрелили, а на тебя витраж упал.

– Сидеть действительно больно. Да и сплю теперь лицом вниз, то есть в подушку, что крайне неудобно.

– Это временно, Груня! Все заживет, как на собаке! – отмахнулась актриса.

– Спасибо на добром слове. Только я буду вся в шрамах, словно в меня метали дротики. А Вилли, вообще неизвестно, придет ли до конца в себя… Вот ведь парочка получилась!

– Вижу в тебе положительную тенденцию, – неожиданно отметила Ветрова. – Ты свое будущее видишь рядом с Вилли, пусть и с покалеченным. Может, ты специально его крестом припечатала? Вот теперь и согласна взять себе не успешного красавца бизнесмена, а так, покалеченного и насмерть перепуганного. Ха-ха-ха! Он теперь без тебя и не сможет, знает: если что – спасти его можешь только ты.

– Таня, прекрати! Я о том и толкую, что несу всем только беды.

– Стечение обстоятельств, больше ничего! – После очередного глотка Таня снова наградила себя пивными усами.

– А что ты натворила на премьере? Мне рассказали… Твоя душенька довольна? – спросила у нее Аграфена.

– Очень! Жалко, что ты не видела самую удачную мою роль за всю жизнь – роль несломленной зрительницы.

– Ты и правда считаешь себя отомщенной? По-моему, все это ужасно.

– А что такого-то? Я ничего не делала. Меня уволили, но я, относясь к своим бывшим коллегам с большой симпатией, пришла посмотреть на них и поддержать. – Актриса невинно посмотрела на Груню.

– Меня не проведешь: ты сыграла свою главную, хоть и немую, роль. А Николай Еремеевич хорош, ничего не скажешь! Он так сделал для тебя. Это потрясающе… и одновременно пугающе.

– Я знаю. Без Николая план мести, конечно, не удался бы!

– Ты оценила?

– Не знаю, что ты имеешь в виду, но вместе с ним я все равно не буду, – ответила Таня.

– Несмотря на его сильную любовь, которую он продемонстрировал, рискуя вылететь из театра? – удивилась Груня.

– Его любовь, не мою… Я не женщина-жертва, как ты, я разрушительница, и мне не жалко никого и ничего. Меня в свое время тоже не пожалели, – грустно улыбнулась Татьяна. – Да, Коля пострадал, но он знал, на что шел.