— Что же в этом плохого? — Он мягко улыбнулся.

— А вдруг я… — Голос сам собой сбился на шепот. — А вдруг я в тебя влюблюсь…

Он ничего не ответил. Если я до этого уже туго соображала, то поцелуй окончательно лишил способности здраво мыслить. Чуть требовательная нежность, волнующее прикосновение его губ… Но всего на мгновение. Следом тут же резкое жжение в районе солнечного сплетения, которое свело на нет все другие физические ощущения. Нет, ну что такое-то, а?! Ладно, во сне неспособность почувствовать еще можно было как-то объяснить, но наяву-то почему так происходит? И так, что ли, теперь всегда будет?

Но я постаралась не показать своего жутчайшего разочарования. Неприятное ощущение в солнечном сплетении прошло сразу же, едва он от меня отстранился.

— Наверное, нужно возвращаться, — пробормотала я, не поднимая глаз, — твоя бабушка, скорее всего, меня уже потеряла.

Он ответил не сразу, да и его голос прозвучал как-то странно:

— Ты права, пойдем.

Пока возвращались во дворец, ни слова друг другу не сказали. Уже у дверей я вернула ему камзол. А потом мы вошли в бальный зал с его духотой, гремящей музыкой и толпой аристократов.

Мне между тем становилось все хуже, будто разум норовил вот-вот отключиться. Я даже не уловила того момента, как вдруг осталась одна. Но ненадолго.

— Кирочка! Наконец-то ты нашлась! Я уже начала волноваться!

Хм, кто эта пожилая женщина и что ей от меня нужно?

— Анна Викторовна? — обомлела я. Как это я графиню не сразу узнала? Вот это у меня уже крышу сносит.

— Кирочка, что с тобой? — Она не на шутку забеспокоилась. — У тебя глаза будто мутные… Ты хорошо себя чувствуешь?

— Не очень, — пробормотала я. — Как-то странно. Я по глупости выпила этот… ну, зеленый такой…

— Бадрейн? — ахнула графиня. — Ой-ой, поедем скорее отсюда, тебе может стать плохо в любой момент! — Взяв под руку, она спешно повела меня к выходу.

— А как же ваш внук?

— Я видела его мельком, о чем-то с королевским советником разговаривает. В любом случае, думаю, Саша достаточно взрослый, чтобы добраться домой самостоятельно.

Дорогу в карете я запомнила плохо. Перед глазами периодически все плыло, да и мысли страшенно путались. Уже в особняке графиня дала мне выпить крепкого чая, хоть головокружение немного прошло.

— Ой, Кирочка, ну как ты в таком состоянии поедешь? Прошу, лучше останься ночевать здесь, — переживала Анна Викторовна.

Я как раз переоделась в свою одежду и собралась уезжать.

— Нет-нет, мне непременно нужно вернуться домой сегодня, — пробормотала я, уже толком не различая, что я говорю вслух, а что думаю, — иначе он обязательно мне какую-нибудь гадость скажет. А это так злит и обижает… Почему он такой, Анна Викторовна? Он как будто недолюбливает меня за что-то, постоянно пытается подколоть. А я бы так хотела, что бы он… Хотя я и сама не знаю, чего бы я хотела…

— Ой, Кирочка, ты уже бредишь! — Графиня руками всплеснула. — Девочка моя, больше никогда, ни в коем случае не пей эту гадость! От бадрейна и у привычных разум отключается, а ты, бедняжка, так вообще в первый раз попробовала. Может, все-таки останешься?

— Нет, — мотнула я головой. — Спасибо за заботу, Анна Викторовна, но мне надо к нему домой. То есть ко мне домой. В общем, к нам с ним домой. А еще домой к Грану, Таверу, Аниль, Дарле, Алему, Зуле и цветню. Ой, а почему у вас тут стены кружатся?

И хотя графиня меня упорно отговаривала, я стояла на своем. Кое-как Анна Викторовна меня отпустила.

Зато домой я ехала очень весело. В карете сидеть мне было скучно, так что я почти сразу перебралась на козлы к пожилому кучеру. Всю дорогу я громогласно исполняла Белису весь ассортимент народных песен, какие только помнила. Начиная от «Во поле береза стояла» и заканчивая «Напилась я пьяно». Даже вместе всплакнули над «Степь да степь кругом». Попутно выяснилось, что кучер состоит в ансамбле, возглавляемом смотрителем Алитерасу. И периодически они устраивают выступления. Как раз таки народные песни поют. И Белису так мой репертуар понравился, что он даже предложил к ним в ансамбль записаться, новые песни представлять. Я клятвенно пообещала, что, как только меня вытурят из университета, я непременно подамся в народные певцы. Все равно мне идти больше некуда.

Когда я добралась, в Доме уже почти все спали. Только Дарла с Аниль бодрствовали. То ли меня ждали, то ли еще что — я уже почти ничего не осознавала. Говорила им что-то, они что-то говорили мне, но все это осталось за гранью восприятия. И последнее, что я запомнила в этот вечер, что уже перед тем, как лечь спать, я съела заветную конфету «В самый счастливый день». И хотя мне упорно казалось, что она со вкусом все того же бадрейна, впечатление все равно не испортилось. Но уже после этого мое окончательно измученное сознание провалилось в тяжелый сон.

Вообще, по закону всемирной справедливости я должна была спать крепко и видеть во сне что-нибудь хорошее. Но не тут-то было! Мне приснился очередной выматывающий кошмар.

Снова было две меня — одна подобная вялой кукле, а вторая — эфемерная. Причем осознавала я себя как раз «куклой». Вторая я трясла меня за плечи и в панике кричала:

— Очнись, Кира! Очнись! Не слушай его! Не верь ему! Кира, приди в себя, пока не стало слишком поздно!

Но она становилась все прозрачней, пока не исчезла совсем. А меня что-то снова невыносимо жгло в районе солнечного сплетения. Я пыталась встать, но не смогла даже пошевелиться. Только сейчас я осознала, что намертво связана в центре гигантской серебряной паутины. И неведомый паук уже вот-вот покажется из своего логова…

На следующий день я проснулась ближе к полудню. Притом в совершенно разбитом состоянии. В комнате кроме меня никого не было, лишь цветень красовался на столе у кровати Дарлы. Надо же, у хилого ростка появился крохотный листочек.

Кое-как встав с кровати, я переоделась и поплелась в ванную. Хорошо хоть сегодня не надо было идти на занятия, я была просто не в состоянии гудящей головой что-либо серьезное воспринимать. И лишь умывшись холодной водой, более-менее почувствовала себя живым человеком. Вспомнив о вчерашнем странном жжении, я подошла к зеркалу и, расстегнув несколько пуговиц блузки, внимательно осмотрела свое отражение. На первый взгляд ничего такого не обнаружила: ни покраснения, ни ожога, ни царапины — вообще ничего, что могло бы причинять боль.

И только чуть отвернувшись, я вдруг боковым зрением заметила на коже серебряный отблеск. Тут же замерла на месте и внимательно вгляделась. От солнечного сплетения вверх вился странный, чуть жутковатый узор, очень напоминающий рунную вязь. Обрывалась она у ложбинки между ключицами. И упорно казалось, что неведомый рисунок пока незавершен. Я чуть-чуть повернулась, чтобы получше рассмотреть, но тут же все исчезло. И как ни старалась, так и не смогла поймать нужного положения. Неведомые руны исчезли напрочь. Но с другой стороны, ну не могло же мне такое показаться! Пребывая в полнейшей растерянности, я застегнула блузку и побрела на кухню.