– Я говорил тебе много слов, – ответил Кидди. – Слишком много.

– Мало, – не согласилась Моника. – Ты почти всегда молчал. Меня успокаивало лишь то, что ты был жаден до моего тела. Ты всегда был честным, когда любил меня. Это редко бывает, когда мужчина ищет ощущения, растворяясь в женщине. Миха пытался, но у него не получалось. Я мешала ему. Я закрывала глаза и всегда видела тебя. И он чувствовал третьего. Ты говорил мало, Кидди, но тогда сказал главное. Главное, потому что это была правда. Ты сказал, что никогда не забудешь меня. Что у тебя никогда не было и не будет такой женщины, как я. Что я лучше всех. Что с кем бы ты ни занимался любовью, ты видишь только меня. И представляешь только меня. Ты сказал, что, если вдруг по каким-то причинам ты не можешь возбудиться, тебе достаточно вспомнить обо мне, и все налаживается. Какой же ты негодяй, Кидди! Женщинам нельзя говорить правду, ни любимым, ни опостылевшим. Когда женщинам начинают говорить правду, они мгновенно понимают, что с ними хотят расстаться. Я передала твои слова Сиф.

– Зачем? – Кидди прикрыл глаза. – Чтобы отомстить мне?

– Наверное. – Моника задумалась. – Я не хотела ее смерти. Я даже не предполагала ее возможность. К ней же ничего не прилипало. Кто же мог подумать, что эта искрящаяся ледышка способна влюбиться? Закон компенсации: чем умнее женщина, тем на большие глупости она способна. Меня извиняет то, что я тебя не отделяла от себя: делая тебе больно, я делала больно себе и наслаждалась этой болью. Это я попросила ее о встрече. Попросила принести мне немножко волокон утвердителя, чтобы хоть во сне общаться с недоступным мне любимым человеком. Сказала… о нас. Кстати, не удивила ее. Рассказала о тебе все, включая всякие подробности, передала и эти твои слова. Но в лице она изменилась после другого. Когда я рассказала о нашей последней встрече. Помнишь?

– У меня дома? – спросил Кидди.

– Да. – Моника задрожала, обхватила руками плечи. – Ты исчез на месяц. Я так поняла, где-то уединился с Сиф. Миха уже знал о твоем увлечении, был в приподнятом настроении, легко отпустил меня на пару недель к морю. Я сказала, что мне нужно прийти в себя. Я никогда не видела его таким счастливым больше. Он поверил, что у нас все наладится. А я забралась в твою трущобу, раскинула по всем углам сканеры и стала тебя ждать. Мне не нужны были доказательства твоей неверности. Я хотела сделать симулятор, такой симулятор, чтобы ты был как живой. У меня уже хватало материалов, но мне нужен был твой полный и абсолютный скан. И однажды ты появился. И знаешь, у тебя в лице не было ненависти. Она потом появилась, на берегу, перед твоим отлетом на Луну. А тогда было только удивление. Ты помнишь, что я сказала?

– Ты сказала, что пришла проститься, – пробормотал Кидди. – А потом легла на постель и раскинула ноги.

– Ты был тогда замечателен, – кивнула Моника. – Прости уж, что я не сказала Сиф, что это был первый наш секс, когда ты любил меня, но видел, чувствовал и представлял только Сиф, и никого больше! Мне вот интересно, кого ты представляешь, когда любишь ту, что ждет тебя на Луне?!

– Зачем ты устроила встречу с Сиф? – вновь спросил Кидди.

– Мне нужен был утвердитель, – Моника поднялась с места. – Еще раз повторить? Можешь считать меня ненасытной самкой, но меня не устраивал симулятор. Я хотела, чтобы ты лежал у меня в кармане. Чтобы я могла достать тебя в любое мгновение и испытать полную остроту ощущений. Сиф выслушала меня, улыбнулась, окаменела на мгновение, когда я рассказала ей о нашей последней встрече, и дала мне утвердитель. Много утвердителя. Мне хватило надолго. Вот только счастья мне это не принесло.

– Почему же? – не понял Кидди.

– В упражнениях с симуляторами ты любил меня, – прошептала Моника. – Вот только я не могла любить тебя. Ты был ненастоящим. А с утвердителем я никак не могла тебя найти.

– Что ж, – пробормотал Кидди, – выходит, что Сиф погибла зря?

– Господин Гипмор! – послышался голос орга из дома. – Завтрак для вас и вашей гостьи готов!

– Пошли, – Моника оглянулась. – Чертовски хочу есть. Куска в горле не было со вчерашнего дня. С того завтрака, когда ты позорно сбежал от меня. Послушай, – она коснулась его плеча. – Вот сейчас, когда ты уже не боишься обидеть меня. Скажи, почему ты никогда больше после того нашего первого танца не подошел ко мне сам? Что тебя оттолкнуло? Ведь я видела: тогда ты был свободен, а красивее, лучше меня не было в университетском городке никого. Ты помнишь, что Миха дрался из-за меня даже со Стиаем?

– Со Стиаем? – Кидди сделал вид, что удивился. – И кто же победил?

– Миха, – твердо сказала Моника. – Хотя Стиай и сбил его с ног, но от меня он отступился. И это единственный раз в жизни, когда Стиай Стиара отступил.

– Почему же Миха не дрался со мной? – не понял Кидди.

– А при чем тут ты? – удивилась Моника. – Чтобы тебя победить, он должен был бы драться со мной, а не с тобой. Почему ты больше никогда не подошел ко мне сам, Кидди?

– Запах, – сказал после паузы Кидди. – Запах очень важен. Горькая ваниль. Ты так любишь этот запах, а я его терпеть не могу. Я едва не задохнулся тогда во время нашего первого танца. К счастью, потом выяснилось, что этот запах не распространяется на все твое тело.

Моника рассмеялась. Она расхохоталась. Она упала в кресло и схватилась руками за живот. Она смеялась несколько секунд, пока ее глаза не намокли, а нос не захлюпал.

– Какой же ты козел, Кидди! – наконец вымолвила она. – Что ты говорил мне во время первого танца? О чем были твои комплименты? О! Этот дивный запах! Ваниль, возбуждающая аппетит, умноженная на мою красоту! Грейпфрут, не позволяющий захлебнуться от излишней сладости! Легкую ваниль любила Ванда, когда она еще не была женой Брюстера. А я всегда пользовалась только грейпфрутом. Мой запах должен быть горьким. Ванда по своей всегдашней рассеянности облила мне ванилью платье. Переодеваться было некогда. И я, проклиная ее последними словами, отправилась на вечеринку вот с таким диким смешением запахов. Потанцевала с тобой и после этого, как последняя дура, вот уже много лет смешиваю ваниль с грейпфрутом. Ты всегда лжешь, Кидди? Пойдем. Я хочу есть.

Она бросила полотенце и пошла в дом, чуть раздавшаяся в бедрах, но все такая же прекрасная, соблазнительная и живая от копны мокрых волос до тонких щиколоток. Кидди догнал ее уже в обеденном зале, поймал ладонями грудь, прижался к гибкой спине, наклонил, ощутил влагу и вошел в нее в пяти шагах от невозмутимого орга.

– Омлет, салат, сок, тосты, – произнес тот голосом Михи.

43

– Открывай глаза, ну же! – Сиф шутливо пошлепала его по щекам. – У тебя получилось! Ты представляешь? У тебя получилось!

Кидди открыл глаза, но тьма не рассеялась. Она обратилась в сияющее огнями сито. В черном, непроглядно черном небе сверкали звезды. Они покрывали весь небосклон, спускались до горизонта и даже горели где-то внизу! Вот только в пропасти за спиной звезд не было. Там, начинаясь от неровной линии горизонта, тянулся мрак, переливающийся голубыми искрами, из которого поднимался ужас. Он был невидим, голубое казалось паутиной, сплетенной поверх бездны, но Кидди подумал, что, стоит ему вновь закрыть глаза, он тут же разглядит и извивающиеся жгуты, и быстрые тени, и оскаленные пасти.