* * *

В городе Яшка торопыжничать не стал. Обошел все кварталы, огляделся, всё нужное заприметил.

Строились генуэзцы основательно, не хуже сарайцев, но много тесней. Узкие улицы тянулись от стен к вершине холма, на котором высилась цитадель. Там – консульский терем, епископские палаты, городское судилище, все лучшие лавки.

Ладно.

Спустился в гавань, где густо стояли фряжские, греческие, турецкие, франкские корабли. Чего там только не сгружали-погружали! Пшеницу, выпаренную соль, ткани, сушеную рыбу, дыни-арбузы, всякие ремесленные изделия. И конечно, рабов. Их отсюда увозили на далекие рынки Египта, Палестины, Мавританской Гишпании. Взамен ссаживали другой живой товар: африканских верблюдов, арабских скакунов, обезьян, многоцветных птиц. Верблюды-скакуны – понятно, но кому надобны обезьяны с бесполезными птицами, было непонятно. Верно, каким-нибудь богатеям, друг перед дружкой выставляться. Ни за чем не нужные товары – они самые дорогие.

Одна индийская птица именем «папагала» Яшке очень понравилась. Ее продавали прямо на причале, за большие деньги, два золотых, потому что она была говорящая, повторяла чего скажут.

Яшка ей:

– Дура ты дура.

Папагала наклонила хохластую башку, поглядела круглым глазом, ответила:

– Дура ты дура.

И Яшка расчувствовался. Вспоминал, как в отроческом возрасте сам работал такой же папагалой.

Было ему лет одиннадцать или двенадцать (своих лет он ведь в точности не знал); питался тем, что на Торге показывал штуку: кто что ни скажет, сколь угодно длинное, или на чужом языке, иль просто белиберду – повторял в точности. Память на звуки у него сызмальства была цепкая. На хлеб такого заработка хватало, на пряники – нет.

И вот однажды какой-то свейский купец-суконщик заставил повторить длинную абракадабру: «Исколенальцабедьяселундафатерверсомерихимелен». Остался доволен, погладил по голове, дал серебряный грош и позвал с собой. Предложил выгодную службу. Нужно было запоминать всё, что он скажет на своем свейском языке, и передавать другому свею, который сидит в конторе на реке Волхов, где оптовая торговля.

Стал Яшка бегать от одного к другому, повторял непонятное. В обоих концах мальчишке давали по монете, и зажил он славно. Хватало и на пряники, и на многое другое. Однако через месяц-другой Яшка уже понимал по-свейски и сообразил, что к чему. Это они между собой сговаривались за один и тот же товар одинаковую цену назначать. По новгородскому закону это запрещено. Когда продавцы в сговоре, покупателям убыток. Поймают – плати большую пеню, и еще палками побьют. Вот свеи и хитрили. Придет покупатель к одному: дорого. Пойдет ко второму – а у того столько же. И покупали, потому что никто больше в Новгороде свейским сукном не торговал.

Маленький Шельма придумал вот что: срядился с одним русским суконщиком. Первый свей ему сказал: отпускаю товар по два сребреца за штуку. Суконщик пошел ко второму. А там уже побывал Яшка, сказал по-свейски, чтоб отпускал в полцены. Второй удивился, но ничего. Продал новгородцу всю партию. На радостях покупатель дал Яшке целую гривну, первые настоящие деньги в Шельминой жизни.

Эх, милое отрочество. Приятно вспомнить.

Родственной птице Яшка подмигнул, пообещал: выкуплю тебя, не пожадобствую. Вот только змею продам. И пошел себе дальше.

Гуляючи приметил одежную лавку. Купил фряжского платья. Сразу и переоделся. В Любеке тоже хаживал во всем немецком, похожем на фряжское, привычка имелась.

Куцый и тесный европейский наряд хуже и просторного русского, и легкого татарского, но так следовало для дела. Влез Шельма в обтяжные портки-шоссы, в кружевную рубаху-камизу, потом еще в одну, льняную, называется котта, а сверху солидному человеку надлежало носить малый атласный кафтанчик-дублет и сверху другой, бархатный пурпуэн. Стал Яшка будто капустный кочан. Нахлобучил на голову барет точь-в-точь как у Боха, только попросил для красы перо воткнуть. Переобулся в короткие мягкие сапожцы с загнутыми носами.

Хозяин был француз, стрекотал с приказчиками по-своему. Прислушиваясь к их скорой певучей болтовне, Яшка подумал, что франкский язык нетрудный. Бот – сапог, шапо – шапка, депеше – поспеши, апорте – неси порты. Недельку-другую и, пожалуй, заговоришь. К франкам, что ли, податься? Нет, ну их, там все время воюют. Лучше в Италию. Сказывают, край веселый, богатый, а фряжский говор совсем легкий. Назваться можно Джакопо Шельми – красиво.

Как полагается лавочнику, торгующему в бойком морском городе, хозяин объяснялся и по-немецки, и по-татарски, и немножко по-русски. Брея Яшке ненужные теперь усишки-бороденку – бесплатно, в услужение за хорошую покупку, – франкский человек рассказал, что наипервейший кафский купец по дорогому товару (считай, местный Бох) зовется господин Синьёр Лонго. У него в Золотом ряду большая лавка-емпорио, но самых важных покупателей он принимает дома. И объяснил, как тот дом найти.

* * *

Скоро Яшка уже стоял в верхнем городе, близ главной площади, перед изрядным каменным теремом в четыре жилья, при собственном подворье. Над распахнутыми вратами гипсовая фигура: бородатый мужик держит рог, из рога сыплются монеты, крашенные в золотой цвет. Знатно!

Прошел двором, где суетилась челядь, велел передать хозяину, что его желает видеть служитель из любекского торгового дома «Бох Кауфхоф». Не могло быть, чтобы Сеньёр Лонго не слыхал о таком.

В этом Шельма не ошибся. Слуга вернулся, низко кланяясь. Повел в дом, по широкой мраморной лестнице, вдоль которой стояли белокаменные статуи: полуголые и вовсе растелешенные бабы несочного сложения. У немцев в домах такого срама не бывает.

Сам купец ждал гостя в горнице, затейливо изукрашенной и полной разных диковин, однако рассматривать их Яшке сейчас было недосужно. Он впился взглядом в хозяина и сразу увидел: прехитрый колобок. Весь кругленький – лицо, тулово, взмахи полных ручек и даже голос будто катится на колесиках по гладкому.

– Всегда рад видеть посланцев многочтимого господина Боха, – на сюсюкающем немецком сказал Синьёр Лонго. – Что на сей раз угодно его милости?

Это хорошо, что Бох у него в такой чести.

– Зовусь я Якоб Шельменготт, старший приказчик. Мой господин возил в Сарай великую драгоценность, златой-алмазный пояс-змею, заказанный ханом Мухаммед-Булаком для сватовства. Однако неверные дали плохую цену. Хер Бох повелел мне ехать в Кафу и предложить сей товар твоему степенству, как ты есть первый во всех здешних краях купец. А коли не сойдемся, приказано мне плыть в Италию, искать хорошего покупателя там.

Пухлые губы фрязина сложились в колесико, глазки – в щелочки. Синьёр молчал, часто помигивая. Уставился на Яшкин лоб.

– Это у меня знак поставлен, в награждение за верную службу, – объяснил Шельма. – Буквица S, сиречь Sicherheit – «Надежность». Я у господина на полном доверии, так что даже имею при себе его личную печать. Приложу сей перстень к купчей, дабы у твоего степенства не осталось никакого сомнения. Изволь, взгляни.