Но у проблемы национальной идентификации банков России есть и другая сторона медали. Если за некоторыми «иностранными» инвесторами в российских банках скрывались граждане Российской империи, то, с другой стороны, многие (или, по крайней мере, некоторые) формально российские инвесторы и учредители по своему духу были космополитами. А из этого вытекало, что они могли не только не думать о национальных интересах России, но при удобном случае (если это приносило им прибыль) действовать вопреки этим интересам. И не важно, где они открывали свои конторы — в Москве, Петербурге или Париже и Лондоне. На это обращал внимание и С. Шарапов, и многие его современники, стоявших на позициях русского патриотизма. Уже в те времена для многих банкиров с русскими фамилиями и именами Россия была «этой страной».

Уже не приходится говорить о банкирах, которые имели нерусские фамилии и с трудом говорили по-русски. В 1859 г. Александр II принял закон, разрешающий евреям селиться за пределами «черты оседлости», в том числе в двух столицах. Многие евреи ринулись из своих местечек осваивать Петербург, Москву, другие крупные центры. Среди учредителей банков было непропорционально много евреев. Некий Н.Н. в своих воспоминаниях так писал про эти времена:

«В выходцах из черты оседлости происходила полная метаморфоза: откупщик превращался в банкира, подрядчик — в предпринимателя высокого полета, а их служащие — в столичных денди… Образовалась фаланга биржевых маклеров («зайцев»), производивших колоссальные биржевые обороты… Один петербургский еврей-старожил говорил мне: «Что тогда был Петербург? Пустыня; теперь же ведь это Бердичев!»[59].

Интересно, что и С. Шарапов сравнивал деловой Петербург конца XIX в. с Бердичевым. Кстати, этот небольшой провинциальный город, населенный преимущественно евреями, к началу 50-х гг. XIX в., как пишет Б. Ананьин, стал «крупным банкирским центром». В городе было 8 банкирских домов. На Золотой улице, где размещалось большинство кредитных учреждений, кипела деловая жизнь. Банкирские дома Бердичева обслуживали Киевскую контрактовую ярмарку, учитывали переводные векселя на Петербург, Москву, Одессу и другие города, были связаны с банкирскими домами обеих столиц, а также с заграничными банкирами[60].

О засилье евреев в банковском деле России писали многие авторы конца XIX — начала XX вв.[61] Они получали особое покровительство со стороны министерства финансов и Государственного банка. Особенно еврейский фаворитизм расцвел пышным цветом при министре финансов С. Витте. Вот что писал В.П. фон Эгерт о «заслугах» Сергея Юльевича перед еврейскими банкирами и предпринимателями: «Политика высшей администрации в России поощряет эту часть еврейства и выводит ее наверх. Удерживается директива, данная резко в этом смысле бывшим министром финансов С.Ю. Витте (впоследствии графом), Государственный банк при нем сделался просто питомником для еврейских банков, в субсидировании еврейских предприятий при нем не бывало отказа»[62].

Было много «спецов», которые приезжали из-за границы и, опираясь на свои знания и связи в европейском банковском и биржевом мире, делали в России карьеру. Такие «гастролеры» вообще могли не говорить по-русски, а с петербургской знатью общались на французском, немецком или английском языке.

Взять, к примеру, фигуру такого известного в России в конце XIX–XX вв. банкира, как Ротштейн А.Ю. Обычно в словарях о нем пишут очень лаконично: член правления и директор Петербургского Международного коммерческого банка (1890–1904), учредитель и член правления Русско-Китайского банка (1896–1904), товарищ председателя Русского общества машиностроительных заводов Гартмана, учредитель Никополь-Мариупольского горно-металлургического общества, учредитель Общества Тульских меднопрокатных и патронных заводов.

Однако знакомство с воспоминаниями людей, которые соприкасались с Адольфом Юльевичем, расширяет наше представление об этом финансовом деятеле. Большинство современников считали А.Ю. Ротштейна самым близким из всех людей банковского мира к тогдашнему министру финансов С.Ю. Витте. Более того, некоторые авторы отмечают, что Ротштейн оказывал Сергею Юльевичу всяческое содействие в переводе России на золотой рубль[63]. Также было известно, что Ротштейн общался с Ротшильдами и был в России их главным агентом (наряду с Витте).

Есть мнение, что именно Ротштейн был передаточным звеном между Ротшильдами и С. Витте. Период пребывания Ротштейна на посту руководителя Международного банка, его активное участие в предприятиях российского министерства финансов совпали с усилением русско-французских политических и экономических связей. Ротштейн принял непосредственное участие в осуществлении многих практических начинаний царского правительства в отношениях с Францией. Документы архива французского Министерства иностранных дел свидетельствуют о том, что руководители внешнеполитического ведомства Франции хорошо понимали, какую роль играет Ротштейн. «Мне не нужно напоминать вам о кредите, которым он пользуется у г-на Витте, — сообщал французский посол в Петербурге своему правительству. — Ротштейн представляется мне истинным хозяином финансовых предприятий на Дальнем Востоке». Порой трудно отличить, где Ротштейн действовал как предприниматель, а где как уполномоченный Министерства финансов. Интересы частного капитала и царского правительства в этих вопросах переплетались тесным образом. Поэтому нет ничего удивительного, что официальные представители Министерства финансов зачастую выполняли поручения Ротштейна и отчитывались перед ним.

Взаимоотношения Министерства финансов с Международным банком и персонально Витте с Ротштейном были узаконены многолетней практикой. Но далеко не все в этих отношениях подлежало огласке. Видимо, не случайно в переписке Ротштейна с Ротшильдами в тех случаях, когда речь шла о Витте, его имя было зашифровано прозвищем «Эмиль».

Влияние Ротштейна на Витте трудно переоценить. Французский посол в Петербурге уверял даже свое правительство, что Ротштейну принадлежала роль вдохновителя всей финансовой политики Витте, называл его человеком пылкого воображения, очень изобретательным и неслыханной дерзости. Ротштейн, по его словам, провел крупные финансовые операции, которым было присвоено имя Витте[64].

Вот как о нем писала одна из американских газет, когда в 1899 году он приехал в США. «Господину Ротштейну 43 года, он родился в Берлине, первый деловой опыт получил в Англии… Затем приобрел известность в качестве брокера на столичной германской бирже, специализируясь на русских ценностях. В 26-летнем возрасте переехал в Россию, где служит в Петербургском международном банке… Быстро выдвинулся в роли советника банка и стал ведущим его директором… Своими манерами и речью г. Ротштейн производит впечатление настоящего американского бизнесмена. Он великолепно информирован по всем современным финансовым и политическим вопросам, охватывает суть дела широко и отчетливо, быстро делает выводы…».