Ночами незнакомец принимался стонать, и тогда старуха, включив единственную в доме лампочку, громко шаркая, плелась к нему из своей комнаты, накинув на сорочку пуховый платок. Почувствовав рядом человеческое присутствие, подкидыш успокаивался и, чуть-чуть приоткрыв глаза, скользил невидящим взглядом по комнате, ни на чем не останавливаясь.

– Сейчас-сейчас, – с полуслова понимала его Ивановна и поила с ложечки наспех разведенным в воде порошком, не заботясь о пропорциях – как рука возьмет. Через какое-то время незнакомец успокаивался и лежал в темноте, ни на что не реагируя, с открытыми глазами. К утру засыпал и дремал до самого вечера, не проявляя никакого интереса ни к еде, ни к разговорам. Возникало ощущение, что он их просто не слышит. Поначалу Ивановна пыталась будить его, чтобы накормить или напоить, а потом приноровилась и стала потчевать один раз в день жидкой, как вода, манной кашей. Единственное, что старуха выполняла по часам, был туалет подкидыша. Больше всего Ивановна боялась пролежней, а потому ворочала высохшего парня с боку на бок для того, чтобы протереть спину камфорным маслом. И тьфу-тьфу-тьфу, бог миловал!

Растворившись в заботе о незнакомце, старуха почти забыла о Нельке и вспоминала ту от случая к случаю, чаще всего при виде улетучивающегося на глазах порошка. Ивановна решила экономить и начала давать – через день, а потом – через два, а потом и вовсе забыла, давала или нет. Одним словом, не исключено, что именно отсутствие педантичности в приеме волшебного снадобья и запустило механизм возвращения в сознание несколько месяцев пребывающего в странном забытьи Славы. Но, по мнению Ивановны, дело было, конечно, в божьем промысле – иначе как объяснить тот факт, что дышавший на ладан незнакомец взял да и очнулся.

– Тебя как звать-то? – склонилась она над незнакомцем, как только он снова попытался выпростать из-под тряпья руки. – Слышишь, что ли? – Ивановне показалось, что ее слова пролетают у него мимо ушей.

– Слышу, – не размыкая глаз, подтвердил Крюков и проговорил по слогам: – Сла-ва.

– Слава? – удивилась старуха и снова ввернула свое любимое: – Неужели?

– А вас как зовут? – спросил Крюков и тут же почувствовал, как настроение Ивановны изменилось. Видимо, вспомнила Нелькины слова.

– Зачем тебе? – Голос старухи зазвучал обеспокоенно. – Жаловаться, что ли, пойдешь?

Слава отрицательно мотнул головой и еле заметно улыбнулся.

– Лыбься, лыбься, – тут же рассердилась Ивановна. – Смешно ему!

– Вообще-то не очень. – Улыбка исчезла с крюковского лица. – Хотелось бы какой-то определенности. Может быть, вы мне объясните?

Старуха пожала плечами, раздумывая, говорить – не говорить, а потом, оглянувшись на дверь, шепотом залопотала:

– Я же вроде говорила: привезла, свалила, денег оставила…

– Порошок… – подсказал Слава Ивановне, и та бездумно повторила:

– Порошок… Чё ни спрошу, говорит, мол, не твое дело…

«Бестолочь какая!» – рассвирепел Крюков и чуть не заплакал от обиды: средневековье какое-то! Привезли мужика в беспамятстве, как мешок, свалили на кровать, при этом не убили, наоборот, худо или бедно жизнь поддерживали, брили даже… «Зачем?» – озадачился Слава, и в голову полезли разные мысли. Конкуренция? Вряд ли. За ним – Жмых, кто сунется? Выкуп? Тоже маловероятно, Лариса бы выложила любую сумму, на порядок больше той, что была у него в руках в тот злосчастный день, когда перед ним возникла эта змея, заколдовала, заставила идти следом, ловить каждое слово… В том, что именно Нелька – подлинная причина его нынешнего положения, Крюков нисколько не сомневался. На деньги позарилась. Как увидела в его руках пакет, перевязанный банковской резинкой, наверное, рассудок потеряла – так объяснил ее интерес к себе Слава. Но прятать-то его здесь зачем? Ну, украла и украла. Бери – беги, на пару месяцев хватит… Он и искать бы, может, не стал. Было и было… Непонятно.

– Непонятно, – вслух повторил Крюков и снова закрыл глаза: на него накатила волна усталости.

– Спать, что ли, будешь или кормить тебя? – легко коснулась покрытых тряпьем Славиных рук Ивановна.

– А зачем? – не размыкая глаз, еле слышно произнес Крюков. – Все равно ж на выброс…

– На выброс – не на выброс… Мое дело десятое. Сказано – присмотреть, вот и смотрю. Все глаза просмотрела. – После этих слов старуха оглянулась на литографию с богородицей и суетливо перекрестилась. – Ты, мил человек, на меня зла-то не держи. – Голос Ивановны задрожал. – Я к этой дурной породе самое последнее отношение имею. Мать Нелькина с моим братом путалась, вот ее и прижила. Такая же дурная получилась, на спор палец отрубит. И ладно бы – кому, себя не пожалеет. А то я ее не знаю! Привыкла уж за столько лет: скажет как отрежет. Самой инда страшно. Все жду, может, следом за матерью сгинет… На старости лет хоть пожить спокойно.

– Не получится, – мстительно отозвался Слава. Он не понимал Ивановну. Не понимал, как можно жить с ощущением, что ты совершаешь богопротивное дело, и ничего при этом не предпринимать. В конце концов, есть милиция, есть врач, просто люди, на худой конец. Нельзя же так! – И сколько вы меня здесь держать собираетесь?

– Да кто ж тебя держит-то? – искренне удивилась старуха и заскользила руками по плотной шерстяной юбке, насквозь пропитавшейся запахом нафталина. – Вставай, иди… Коли силы есть. Глядишь, и мне полегче будет, одним грехом меньше, а то живу, как бирюк, никого не позови, ни к кому не сходи. В своем дому, как пес в конуре. Куда ни кинь – во всем виновата. Вроде и не убила никого, а боязно… Все время ждешь, а вдруг явятся?

Искренность, с которой говорила Ивановна о своем положении, поразила Славу точно так же, как и слепая вера старухи в абсолютное могущество собственной племянницы. «Да кто она такая?» – возмутился про себя Крюков и представил Нельку Уварову: тощую, со змеиным лицом, вылинявшими наполовину волосами, обуглившимися пенечками вместо зубов… Она была отвратительна. И вместе с тем Слава вспомнил свое состояние: она была противоестественно прекрасна и обладала властью над каждым, кто нечаянно возникал на ее пути. «Я сошел с ума!» – вздохнул Крюков и попытался отвлечься от нагрянувшего наваждения, которое воспринималось им гораздо реальнее, чем место, в котором он сейчас находился.

– Когда она приедет? – стараясь четко выговаривать слоги, поинтересовался Слава и наконец высвободил руки из тряпичного плена.

– Нелька-то? – Ивановна как будто следила за ходом его мыслей. – Да кто ж ее знает, она не докладывает…

Явилась Уварова ровно в конце следующей недели, когда миновал Покров и дорога к поселку основательно подмерзла. В этот раз Нелька прибыла одна, без провожатых, и топала от трассы километров пять, размахивая полосатым полиэтиленовым пакетом, в котором бултыхались две пачки сигарет. Больше с ней ничего не было.

– Здорово, Иванна, – поприветствовала она тетку с порога и заметно напряглась, обнаружив перед собой пустую кровать. – Иванна! – крикнула Нелька снова и, не разуваясь, прошла в маленькую спаленку тетки, где за небольшим столом сидел Слава, чинно сложив перед собой худые руки. – Живой?