– Конечно, это мы, мой гусенок, – ответила Ордду. – Хотя ты прав. Прежде, при первых наших встречах, мы были не в лучшей форме.

– Но вполне годились для наших целей, – глухо произнесла из глубин капюшона Оргох.

Орвен тоненько, по-девичьи, хихикнула и принялась играть своими бусинами.

– Не думай, что мы выглядим уродливыми старыми каргами все время, – сказала она. – Только когда это нужно.

– Почему вы пришли? – начал Тарен, все еще сбитый с толку такими знакомыми словами и шуточками волшебниц и неожиданно прекрасным их обликом. – Вы тоже отправляетесь в Страну Вечного Лета?

Ордду покачала головой:

– Мы отправляемся, но не с тобой. Соленый морской воздух вреден Оргох. Он кружит ей голову и действует на аппетит, то есть усиливает его. А мы отправляемся… как бы тебе объяснить… куда глаза глядят… и где ничьи глаза нас не углядят.

– Ты больше не увидишь нас, и мы тебя тоже, – добавила Орвен почти с сожалением. – Мы будем по тебе скучать. Ну, насколько это для нас возможно. Оргох в особенности… при ее-то аппетите… впрочем, не важно.

Оргох недовольно фыркнула. Ордду тем временем развернула кусок ярко сотканного полотна и протянула его Тарену.

– Мы пришли, чтобы принести тебе вот это, мой утенок, – сказала она. – Возьми и не обращай внимания на ворчание Оргох. Ей придется проглотить свои разочарования… за неимением ничего лучшего.

– Я видел это на вашем ткацком станке, – сказал Тарен, недоуменно разглядывая полотно. – Почему вы отдаете его мне? Я не просил его у вас и не могу за него заплатить.

– Оно твое по праву, моя малиновка, – ответила Ордду. – Это полотно действительно сошло с нашего ткацкого станка, если уж ты настаиваешь. Но по-настоящему его соткал ты.

Озадаченный Тарен пристальнее вгляделся в узоры на полотне и увидел, что изображают они мужчин и женщин, воинов, битвы, птиц и зверей.

– Это, – удивленно пробормотал он, – это моя собственная жизнь.

– Конечно, – ответила Ордду. – Узор, который ты выбирал сам.

– Это мой выбор? – спросил Тарен. – Не ваш? А я считал… – Он замолчал и поднял глаза на Ордду. – Да, – медленно произнес он, – когда-то я считал, что мир движется по вашему приказу. Теперь я вижу, что это не так. Нити жизни не сплетаются в узор по прихоти трех старух или даже трех прекрасных дев. Узор на самом деле был моим. Но здесь, – добавил он, хмурясь и вглядываясь в край полотна, где ткань обрывалась распущенными пучками нитей, – здесь она не закончена.

– Естественно, – сказала Ордду. – Ты еще должен выбрать узор. И так предстоит выбирать всем вам, бедным, сбитым с толку птенчикам, пока не иссякнет нить.

– Но я больше не вижу себя четко! – вскричал Тарен. – Я больше не понимаю своего сердца! Почему печаль заслоняет от меня радость? Скажите мне хоть это в качестве последнего благодеяния.

– Дорогой цыпленок, – сказала Ордду, печально улыбаясь, – когда мы, вспомни, давали тебе хоть что-нибудь?

И они исчезли.

Весь остаток ночи Тарен не отходил от окна. Неоконченное тканое полотно лежало у его ног. К рассвету на полях и склонах холмов вокруг Каер Даллбен уже собрались люди из коммотов, ближних и дальних кантрефов. Весть, что Сыновья Дон, а с ними и Дочери Дон, прибывшие из восточных областей, покидают Придайн, быстро разнеслась повсюду. Тарен долго глядел на гудящие толпы, потом повернулся и пошел в хижину Даллбена.

Все уже собрались там. Даже Доли, который ни за что не хотел возвращаться к себе, в земли Дивного Народа, пока не попрощается с каждым из своих друзей. Карр, непривычно притихшая, сидела на плече карлика. Глеу казался возбужденным и вполне довольным поворотом событий. Талиесин и Гвидион стояли рядом с Даллбеном, который накинул просторный дорожный плащ и держал в руке тяжелый ясеневый посох. Под мышкой у волшебника была «Книга Трех».

– Добрый хозяин, поспеши! – волновался Гурги, между тем как Ллиан рядом с Ффлеуддуром тоже нетерпеливо помахивала хвостом. – Все готово для качки и скачки по волнам!

Тарен оглядел спутников и друзей: Эйлонви, которая тоже не отрываясь смотрела на него, Гвидиона, Даллбена. Никогда прежде он не любил их так сильно, как в эти мгновения. Молча подошел Тарен к волшебнику и склонился перед ним.

– Никто еще не удостаивал меня такой чести, как ты, Даллбен, предложивший мне этот высокий дар, – сказал Тарен. Слова с трудом слетали с его языка, но он заставил себя продолжать. – Прошлой ночью душа моя взволновалась необычным видением. Я видел во сне Ордду… нет, это был не сон. Она и впрямь была здесь. И я понял, что твой дар я принять не могу.

Гурги удивленно охнул и с недоумением уставился на Тарена широко раскрытыми глазами.

Изумленным вздохом откликнулись стоявшие рядом с Тареном друзья, а Эйлонви выкрикнула:

– Тарен из Каер Даллбен, ты понимаешь, что говоришь? Неужели пламя Дирнвина так сильно подпалило тебе мозги? – Неожиданно голос ее замер и словно бы утонул в судорожно сжавшемся горле. Она закусила губу и быстро отвернулась. – Я понимаю. В Стране Вечного Лета мы должны были бы пожениться. Ты все еще сомневаешься в ответе моего сердца? Он не изменился. Это твое сердце изменилось ко мне.

Тарен не осмелился поднять глаза на Эйлонви. Печаль заполнила все его существо.

– Ты не права, принцесса из Дома Ллира, – тихо сказал он. – Я давно люблю тебя и любил еще до того, как осознал это. Если мое сердце раскалывается надвое при расставании с друзьями, оно разрывается на части при прощании с тобой. И все же так должно быть. Я не могу поступить по-иному.

– Подумай серьезно, Помощник Сторожа Свиньи, – резко проговорил Даллбен. – Если ты один раз решил, переменить решение будет невозможно. Согласен ли ты прозябать в печали, вместо того чтобы наслаждаться счастьем? Ты отказываешься не только от радости и любви, но и от вечной жизни?

Тарен долго не отвечал. Когда наконец он заговорил, голос его был глух от горечи сожаления, но слова оставались ясными и твердыми.

– Есть люди, которые больше меня заслужили твой дар, хотя им уже не получить его никогда. Моя жизнь связана с их оборванными жизнями. Огород Колла, сына Коллфреура, лежит в запустении и ждет рук, которые бы его возделали. Мое умение меньше, чем было у него, но я сделаю все, что сумею.

Тарен поднял голову.

– Дамба в Динас Риднант не достроена, – продолжал он. – Перед могильным холмом короля Моны я поклялся не оставлять незавершенным дело его жизни.

Из куртки Тарен достал осколок глиняного сосуда:

– Разве я могу забыть Аннло Горшечника? Забуду ли Мерин и другие коммоты? Я не в силах вернуть жизнь Ллонио, сыну Ллонвена, и тем доблестным людям, которые последовали за мной, чтобы никогда уже не увидеть своих домов. Я не могу успокоить сердца вдов и сирот. И все же в моих силах отстроить вновь кое-что из разрушенного. Это я должен сделать!