Я обняла его, и мы с ним удобно устроились, откинувшись на подушку. Он теснее прижался ко мне.

— Не стану тебя обманывать, я не знаю, где папа. Но я найду его и узнаю, что происходит. Сегодня с вами посидит Каролина.

Он поднял ко мне перепуганное лицо:

— Зачем? Мама, не уходи!

— Я узнаю, у себя ли папа, и сразу вернусь, обещаю. Но я не хочу, чтобы ты не спал и ждал моего возвращения. Договорились?

Он кивнул.

— Я хочу тебя кое о чем попросить, Жожо. Ты мне нужен, мне надо, чтобы ты помог мне с братом и сестрой. Они тоже очень огорчены и волнуются. Я знаю, что это несправедливо, прости меня.

— Я помогу тебе, мама.

Его прекрасные голубые глаза, такие же как у Яниса, наполнились слезами. Я еще крепче обняла его:

— Плачь, мой мальчик, не сдерживай себя.

Когда после долгих объятий и поцелуев мне удалось уйти, было почти восемь. Я понимала, как мучительно для детей мое отсутствие в такой тяжелый для них день. Да, им будет еще тоскливее, но что тут поделаешь?! Мне не под силу оставаться весь вечер на диване и названивать Янису каждые четверть часа, пытаясь узнать, где он. Необходимо действовать и поскорее выяснить, что происходит. Этот нарыв слишком долго созревал. Меня по-прежнему знобило, но осенний холод был ни при чем. В метро мне удалось найти свободное откидное сиденье. Энергия злости подпитывала меня, однако ноги плохо держали, голова кружилась, я прислонилась виском к окну и уставилась во тьму туннеля. Мне редко приходилось испытывать такой страх. Страх перед тем, что я увижу в берлоге, страх последствий раскрывшейся тайны. Я бы никогда не подумала, что Янис может стать чужим до такой степени. Как он мог забыть о детях, отодвинуть их в сторону, подвергнуть опасности? Неужели наша жизнь прямо сейчас разбивается вдребезги? При этой мысли меня пронзила такая боль, что я скорчилась на сиденье, схватившись за живот. Я чувствовала себя совершенно беспомощной перед тем непонятным, что на нас свалилось. Меня как будто зашвырнули в чью-то чужую жизнь. Как мы ухитрились вмиг потерять безмятежное счастье и отправиться прямиком в ад? Что я упустила? Как объяснить детям, что все уже никогда не будет так, как прежде? Справлюсь ли я без него?

Я помчалась от метро бегом, распахнула дверь во двор. Холостяцкая берлога была погружена во тьму, но мои страхи никуда не делись. С ключами в руках я побежала по двору, стараясь собрать всю оставшуюся у меня энергию для встречи с тем, что меня ждет. Дверь была заперта, я открыла ее. Две вещи поразили меня, когда я вошла: внутри никого, квартира в жутком состоянии. От густого запаха бара — смеси выветрившегося алкоголя и сигаретных окурков — меня замутило. Я зажгла свет и смогла оценить размеры бедствия. Никогда в Янисовой берлоге не было такого хаоса. Я медленно продвигалась посреди разрухи. Пепельницы, из которых вываливаются окурки, опустошенные пивные бутылки, рассыпающиеся стопки бумаги, невскрытые письма, рулоны чертежей, в большинстве своем испорченные, гора грязной посуды, громоздящаяся в раковине. А потом я заметила наш транспарант, тот самый, который мы с детьми сделали, чтобы поздравить его. Он лежал так и не развернутый в углу, как если бы Янису захотелось спрятать его подальше и не вспоминать о нем. Мне стало обидно за Жоакима, Эрнеста и Виолетту, которые вложили в это поздравление всю душу. Квартира превратилась в помойку, а вовсе не в приют тайных любовных утех. Подозрения об измене мужа начали рассеиваться, но спокойнее мне не стало. Скорее наоборот. Я рухнула на продавленный диван и, машинально положив на место сдвинувшуюся подушку, обнаружила под ней мобильник. Я могла еще долго названивать! Раньше мне никогда бы не взбрело на ум рыться в его телефоне. Но поскольку Янис избегал меня, скрывался, я поддалась искушению. Я включила его и сразу увидела множество пропущенных вызовов. Моих, из школы, от учителя тромбона, еще добрый десяток звонков из банка — и все это только за сегодняшний день. Я положила телефон на диван, не пытаясь прослушать сообщения, встала как автомат и двинулась к тому, что когда-то было рабочим столом. Я последовательно просматривала все бумаги в поисках малейших подсказок, которые помогут понять происходящее. И вскоре я их нашла. Первым мне попалось письмо одного из мастеров с требованием выплатить задолженность; судя по всему, он дожидался гонорара с середины августа и был не единственным. Все требования и напоминания относились к проекту концепт-стора. Затем мне попались выписки со счета за последние месяцы; этот счет Янис оформил на свою фирму. Я наугад открыла одну из выписок: от размеров овердрафта мне стало дурно. Шестизначная цифра! Такой минус на счету уже даже не называется овердрафтом! У меня подкосились ноги, и я упала на колени посреди свидетельств финансовой катастрофы, которую обрушил на нас Янис. Я заметила папку, валявшуюся под журнальным столиком, подползла поближе и достала ее. Кровь застыла у меня в жилах: он взял несколько потребительских кредитов совместно на свое и мое имя. Он даже подделал мою подпись. Мы по уши в долгах. Я обхватила голову руками и облокотилась о столик. Я дрожала, у меня болело все тело, ныли мышцы, сведенные от напряжения. Несколько недель, а то и месяцев Янис рассказывал мне сказки о своих достижениях. Мы погрязли во вранье. Но когда точно это началось? Да, мое женское самолюбие не пострадало, поводов для ревности нет, он мне не изменял. Но я дошла до такого отчаяния, что на это мне было уже наплевать, настолько чудовищным оказалось предательство: ложь, разорение, угроза нищеты, одиночество. Он сломал нашу жизнь. Рефлекс пятилетней давности сработал — я вытащила сигарету из валявшейся перед носом пачки и закурила, прислонясь к сиденью дивана. Я уставилась на дым, растерянная и подавленная обрушившейся на нас горой бедствий. Придется перестраивать всю нашу жизнь, экономить каждый евро. Мы никогда не катались как сыр в масле, однако нам не часто приходилось считать сантимы, оставшиеся до конца месяца. По сравнению с другими мы жили вполне вольготно. Но сейчас все кардинально изменилось. Сможем ли мы сохранить квартиру? Наш совместный долг банку равнялся нескольким годам моей зарплаты. Помимо банка, мы должны были астрономическую сумму Тристану. Господи! Тристан — гарант по кредиту, взятому на Янисову фирму. Безумства моего мужа ударят по Тристану.

Только я погасила вторую сигарету, как открылась входная дверь. Янис сразу увидел меня и окаменел. Он утратил человеческий облик: запавшие, налитые кровью глаза, обведенные черными кругами, заострившиеся черты лица, сгорбленная спина. Я схватила с дивана мобильник и яростно швырнула ему. Он не поймал его — реакция была на нуле. Зато мой жест побудил его к действию — он закрыл дверь и сделал несколько шагов вперед, стараясь при этом близко ко мне не подходить, прислонился к стене и тяжело соскользнул по ней на пол. Так мы и сидели, уперевшись друг в друга взглядами. Это был он, но как бы уже и не он; мой муж казался полностью опустошенным, выпотрошенным.

— Жоаким отказывается заниматься тромбоном, — холодно сообщила я.

Его лицо сморщилось, он опустил веки и стукнул кулаком по стене. Затем обхватил колени руками и подтянул их к груди. От отчаяния он раскачивался взад-вперед и стонал. Я задышала быстрее, мне нужно было срочно обзавестись броней, чтобы не обращать внимания на его муки. Нет у меня права на сочувствие. Прежде всего, я обязана защитить детей. Только это сейчас в моей власти.